Сын комиссара: часть восьмая

Продолжаем публикацию фрагментов автобиографичной рукописи нашего земляка Ивана Евлампиевича Трояна (на фото). Историю этой 8-летней работы, и ее появления в редакции нашего издания вы можете прочитать в предыдущих публикациях:

- "Сын комиссара". В Краматорске обнаружена уникальная рукопись

- От редактора: кое-что еще об одной автобиографии

Начало публикации: 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

Финская бойня

После участие в «освободительной» миссии в 12-действующей армии, мой авторитет в техникуме вырос многократно, я уже не боялся, что являюсь сыном «врага народа», об этом никто и не вспоминал. Наоборот, меня всюду замечали, вводили в президиумы собраний, и так далее.

Не успел потухнуть огонь в Польше, наши войска опять сходу, под тем же лживым предлогом «освобождения», в 1940 году оккупировали прибалтийские государства Литву, Латвию и Эстонию, сделав их, якобы, по просьбе их же правительств, республиками Советского Союза. В общем, если Гитлер раскрыл своё фашистское рыло в Европе, присоединяя к Германии одно государство за другим, то Сталин, его двойник, стал присоединять к СССР Западную Украину и Белоруссию, а затем и Прибалтику. Лозунг Сталина про «Чужой земли мы не хотим, но и своей не отдадим никому» оказался махровой ложью. Почувствовав полную безнаказанность, Сталин набросился на нашу маленькую соседку – Финляндию, полагая, что ему удастся «освободить» и её.

Генштабисты разработали план разгрома Финляндии, полагая, что кого-кого, а эту «паршивую страну» они сотрут в порошок сходу. Однако среди нас, грамотных командиров, ходили слухи, что Финляндия – это вам не Польша и не Прибалтика, что, мол, «мал золотник, да дорог». Чтобы покорить финнов, нужно было, прежде всего, перейти знаменитую «Линию Маннергейма» - совершенно жуткие укрепления, для чего потребуются жизни тысяч и тысяч наших бойцов.

Тяжелейшая для нас война с Финляндией началась 30 ноября 1939 года, когда я еще находился в Станиславове, и очень боялся, чтобы нас не поперли в какую-нибудь действующую армию на Финский фронт. Но не суждено мне было попасть в то пекло, как его называл мой брат Василий, который воевал в Финляндии. Все ленинградские больницы были забиты нашими ранеными и обмороженными бойцами!

Военная добыча – захваченные советские танки в снегу 17 января 1940 года. Финские войска только что победили советский дивизион. Источник: "Новости в фотографиях"

В результате войны с Финляндией, даже у нас в Донбассе начались перебои с продуктами питания. А об «Линию Маннергейма» продолжали разбиваться все новые дивизии Красной армии. Воевать в условиях тяжелой зимы наши войска подготовлены не были.

Сталин погнал на Финский фронт и знаменитую Щорсовскую дивизию, в Богунском полку которой служил офицером мой брат Василий. Он-то и рассказал потом мне всю правду о Финской войне.

Дивизией командовал тогда видный генерал Виноградов, на которого Сталин возлагал большие надежды. В дивизии, говорил мне Василий, совершенно не было лыжных подразделений, и двигаться по глубоким снегам при 40-50-градусных морозах было почти невозможно. Ни авиационные, ни танковые, ни автотранспортные двигатели не были приспособлены к работе при таких низких температурах. Они попросту не заводились.

Умные и опытные финские генералы, рассказывал мне брат, прекрасно знали, что может и чего не может дивизия Виноградова. И завели ее в такие дремучие леса и в такие непроходимые снега при 50-градусных морозах, что всю дивизию постигла трагедия: техника не могла двигаться, люди не то что тащить на себе орудия и тяжелые станковые пулеметы, - не могли двигаться сами; все заглохло, все замерло! Запасы продовольствия, боеприпасов и горючего скоро истощились, и люди стали гибнуть от голода и холода. А финские самолеты летали над частями Красной армии и расстреливали ее, как куропаток. Скоро от Щорсовской дивизии, в которой, по словам Василия, изначально было около 15 тысяч бойцов, не осталось и одного полка. Самому брату посчастливилось с группой старших командиров выбраться из того пекла и дойти до Ленинграда буквально чудом, - обмороженным, но все-таки живым.

Так героически, но бесславно погибла Щорсовская дивизия, а ее командира, генерала Виноградова, Сталин приказал расстрелять как «изменника Родины».

31 января 1940 года. Замерзший русский солдат в Финляндии. Источник: "Новости в фотографиях"

Василий рассказывал, что, находясь в госпитале, он рыдал как ребенок, когда читал в «Ленинградской правде» страшную ложь о его дивизии, которая, как писала газета, «храбро сражалась на фронте», и что финны, оказывается, только незначительно её «потеснили». Брат, который потом отвоевал всю Отечественную войну и штурмовал Берлин, говорил мне, что после Финской войны не верит советской печати ни на йоту. А самый главный лжец – это газета «Правда», распространяющая вранье по всему Советскому Союзу и по всему миру. Честно говоря, в этом убедился и я сам.

После войны с поляками, с финнами, с государствами Прибалтики, наша, и без того слабая, экономика еле держалась на ногах. Однако Сталин со своими приспешниками не падали духом, они рвались к победе коммунизма во всем мире, и плевать хотели на страдания собственного народа. «Вожди народа» понимали, что люди недовольны их политикой, что они не желают трудиться на новых эксплуататоров. Поэтому народ решили обуздать еще сильнее.

20 июня 1940 года вышел Закон, согласно которому любой трудящийся, совершивший невыход на работу или опоздавший на нее более чем на 20 минут, предавался «народному суду». А тот осуждал человека, как преступника, к принудительным работам сроком на 6 месяцев по месту трудоустройства, с удержанием из его зарплаты 25 процентов. За один день невыхода на работу, человек должен был отдать Сталину свою полуторамесячную зарплату. Вот так изверги решили «поднять производительность труда». И если таким был социализм, то каким же будет коммунизм?!

Летом 1940 года, когда мой отец уже около 3 лет томился на Северном Урале в сталинском заключении, я получил приглашение из Богдановки от родного дяди Александра, старшего брата отца, приехать к нему в гости. Дядю Александра я считал человеком и умным, и бывалым, ибо он в чине младшего офицера отвоевал всю Первую мировую, прошел всю Гражданскую войну. Он был активным участником революции.

Дядя Александр был ошеломлен тем, что его родной брат, мой отец-революционер, и вдруг сидит в советской тюрьме как «враг народа». Я много и душевно разговаривал с дядей, и узнал, что он, как и все мои другие богдановские родственники, ненавидит и колхозы, и вообще всю колхозную систему. «Колхозы – это новый вид крепостного права», - говорил дядя. – Ведь только представь себе: коровы у крестьянина нет, а молоко государству сдавай, кур нет – а яйца вези, овец нет, а шерсть государство требует… Одно время до революции я денщиком был у генерала – так жилось в пять раз лучше, чем теперь в колхозе…»

После моей поездки к дяде Александру прошло более 40 лет. Сдох палач Сталин, подохли почти все его прихвостни. Кто только не правил с тех пор Союзом, а толку от колхозов не было и нет, да и вряд ли когда-то будет.

Война!

Начало 1941 года я прожил нормально, по-прежнему работая в Краматорском машиностроительном техникуме. Жили мы в Славянске, на работу я ездил пригородным поездом.

В субботний вечер 21 июня, мы всей семьей пошли в гости к другу, преподавателю истории. Загуляли там почти до утра. Придя, наконец, домой, крепко уснули, и меня разбудил только сильный стук палкой в нашу дверь, часов в 7 утра. На пороге стоял красноармеец из Славянского горвоенкомата, который вручил мне повестку, успев коротко сказать: «Товарищ командир, началась война, и вы призваны на нее!»

Одевшись в свой военный костюм, в котором я вернулся из 12-й армии в 1939-м, и простившись с семьей, я, уже в седьмой по счету раз (!) ушел в армию. Закомпостировав в железнодорожной кассе станции Славянск свой мобилизационный листок, первым же пассажирским поездом я уехал в Артемовск, в Управление начальника передвижения войск на Донецкой железной дороге, к которому я, как офицер войск военных сообщений, был прикреплен на случай войны.

Часов в 12 дня 22 июня меня принял полковник Молдованов, который раскрыл мне мобилизационный секрет: я числюсь в его Управлении в должности помощника начальника оперативного отделения. Так как я, будучи в 12-й армии Украинского фронта, уже имел некоторый опыт по войскам военных сообщений, то мне, как говорится, с места в карьер, к 19 часам приказали приступить к дежурству по руководству оперативным отделением.

На моем рабочем столе стояли 5 телефонов – мои «орудия труда». Первый был связан с Москвой, с начальником военных сообщений Генерального штаба Красной армии, по которому я через каждые 4 часа докладывал о положении дел на Донецкой железной дороге. Остальные телефоны связывали меня с соседними железными дорогами: в Харькове – с Южной, в Ростове-на-Дону – с Северо-Кавказской, и с Днепропетровском – со Сталинской железной дорогой.

Таким образом, имея связь с соседями и с Москвой, с Генштабом, я узнал, что неожиданно напав на СССР, на наши, еще недостаточно хорошо укрепленные границы, Германия вызвала среди наших войск страшную панику.

Мой брат Василий, продолжавший в то время службу в переформированной после Финской войны Щорсовской дивизии, которая по-прежнему дислоцировалась на западе, рассказывал мне потом, что весь Западный фронт, которым тогда командовал малоопытный генерал Павлов, оказался полуразгромленным в первые же часы войны. А немецкие дивизии чуть ли не маршем пошагали по нашей советской территории. Особенно важным было то, говорили между собой командиры, что до начала этой войны, Сталин вместе с Ворошиловым уничтожили и посадили в тюрьмы десятки тысяч лучших командиров, а их места заняли выдвиженцы, люди неопытные, типа Павлова и других.

Мне стало известно, что через несколько часов после начала войны, гитлеровская авиация парализовала почти все наши прифронтовые железнодорожные узлы и станции, остановив работу почти всех дорог Украины и Белоруссии. В первые же часы немецкая авиация разбомбила многие наши западные аэродромы, уничтожив множество боевых самолетов, склады военной техники, где стояли на приколе наши танки, артиллерия, станковые пулеметы, и т.д., и т.п. Немцы разбомбили много складов с продовольствием и горюче-смазочными материалами, лишив наши войска возможности вести оборонительные операции. Конечно, потом наши собрались с духом и организовали кое-где оборону, сдерживая наступление немцев, однако территориальные и прочие потери восполнить было невозможно. Позже брат Василий рассказывал, как врасплох была застигнута войной его Щорсовская дивизия, и как она была разгромлена немецкими танковыми дивизиями…

Немецкий солдат и лежащий на земле труп советского солдата у горящего танка БТ-7 в 1941 году, во время первых дней операции «Барбаросса». Источник: "Новости в фотографиях"

Советский аэродром после немецкого авианалёта, июнь 1941 года. Источник: Wikipedia 

Советские пленные и колонна нацистов 2 июля 1941 года


Фото, сделанное немецким фотокорреспондентом, для доказательства больших успехов на московском направлении. 650 тысяч солдат Красной Армии, попавших в плен в котлах под Брянском и Вязьмой. Их должны транспортировать в лагерь для военнопленных 2 ноября 1941 года. Источник: "Новости в фотографиях"

Беженцы на дорогах Донбасса, 1941 год. Источник: журнал "Самиздат"

Словом, хоть мне и не довелось в первый же день воевать где-то в действующей армии, однако моя служба в Управлении начальника передвижения войск на Донецкой железной дороге позволяла мне иметь представление о том, как для нас началась эта война. Теперешние «историки» очень уж сглаживают эту трагедию, но я думаю, что шила в мешке не утаишь.

22 июня 1941 года я слушал историческую речь В.М. Молотова, тогдашнего председателя Совета министров СССР. Она была яркой, аргументированной, а закончил он ее словами: «Враг будет разбит, победа будет за нами!» Слова Молотова оказались пророческими, они полностью сбылись. (А вот самого Молотова, некогда соратника Ленина, одного из основоположников партии, в 50-х годах выбросили, как говорится, в мусорный ящик истории).

В первые дни войны Сталин растерялся. Но затем диктатор опомнился, пришел в себя, и начал перетасовку в партии, в правительстве и в Верховном Совете. Себя он сразу же назначил председателем Государственного Комитета Обороны и главной правительства, Молотов стал министром иностранных дел. Нарком путей сообщений Каганович стал главным по снабжению армии и страны, своего идеолога партии Жданова Сталин послал в Ленинград, Хрущева – на Украину. Некоторых оставшихся в живых видных полководцев, таких как Рокоссовский, он освободил из заключения и призвал в армию.

Кажется, в сентябре 1941 года нам, командирам Красной армии, объявили приказ Верховного Главнокомандующего Сталина, что генерал Павлов расстрелян за измену Родине.

Снова в Лиман

Примерно через месяц после начала войны, полковник Молдованов, по-видимому, учитывая, что я, как никак, сын «врага народа», решил, что мне в армии слишком много доверено, слишком много я знаю секретов войны, и надумал перевести меня туда, где я и знать буду поменьше, и сделаю в 5-10 раз больше. Так как придраться ко мне за работу было не за что, Молдованов, под предлогом укрепления важной Краснолиманской комендатуры, решил направить меня туда помощником военного коменданта железнодорожного участка.

Военным комендантом Краснолиманского железнодорожного участка был майор Городничев, ленинградец, горлохват, большой подхалим и плохой специалист по войскам военных сообщений. Слабым звеном в комендатуре Городничева была станция Балаклея, где производилась эвакуация крупного артиллерийского завода и большого склада боеприпасов. В Балаклею и направил меня Городничев военным комендантом станции.

Балаклея была станцией среднего калибра, но через нее велась эвакуация таких крупных городов, как Харьков, Белгород, Курск, орел, и потому работы мне было очень много. Немецкая разведка, по-видимому, знала о роли станции, и очень часто ее бомбила, хотя, правда, в большинстве случаев не попадала в цель. В Балаклее я получил первое настоящее боевое крещение, много раз смотрел глаза в смерти, но всегда оставался невредимым.

Немецкие пикирующие бомбардировщики «Штука» на пути к цели над территорией между Днепром и Крымом 6 ноября 1941 года. Источник: "Новости в фотографиях"

На станции я своими глазами увидел всю жестокую несправедливость эвакуационной политики партии. Гитлеровские войска чуть ли не маршем двигались на восток, занимая один город за другим, нужно было вывозить людей. И вот, все новое «советское дворянство» эвакуировалось как люди, по-человечески, в пассажирских поездах, имея в вагонах и сносные условия жизни, и необходимые вещи, и запасы продовольствия. Простой же народ вывозился в простых товарных вагонах, нередко даже открытых, на платформах с самодельными навесами, как скот, без элементарных удобств, и все это – с маленькими детьми и стариками. Конечно же, люди возмущались, я нередко слышал, как многие люди говорили, что, мол, что чем так ехать, так лучше погибнуть от рук гитлеровцев.

С колоссальными трудностями, под частыми бомбежками, нам все же удалось эвакуировать все балаклейское добро. Вновь возвратившись в Красный Лиман, я увидел, что там скопилось такое огромное количество всевозможных поездов, так всё было парализовано, что мы вместе с Городничевым потеряли всякую возможность руководить этим крупнейшим железнодорожным узлом! Поезда отправлялись со станции точь-в-точь как трамваи в большом городе, один вслед за другим, вопреки всяческим правилам технической эксплуатации дорог и безопасности. Немцы, конечно же, прекрасно понимая, что все равно всё попадет в их руки, редко бомбили движущиеся поезда, но зато очень сильно обстреливали пулеметами из самолетов, стараясь побольше уничтожить нашей живой силы.

После расстрела генерала Павлова, Западным фронтом стал командовать генерал Еременко (потом он командовал Сталинградским фронтом). Но и этот генерал не остановил немцев. Потом командование перешло к Тимошенко, но и тогда немцы продолжали занимать один город за другим.

К осени 41 года немцы подошли и к Москве, и к нашему Донбассу. Положение на фронтах стало просто катастрофическим. Сталин, по-видимому, поняв, что здесь немцев ему остановить не удастся, бросил все силы на защиту Москвы, оставив Донбасс на произвол судьбы. Защитой Москвы командовал Жуков, первый заместитель Сталина, но как я уверен, немцев остановила только суровая зима. Полководческий гений Жуков подсказал ему, что возле ворот Москвы гитлеровцем нужно удерживать как можно дольше, и поморить немцев не сколько силой оружия, сколько русскими морозами.

Немецкая пехота в зимнем обмундировании рядом с обозом на подходах к Москве в ноябре 1941 года. Источник: "Новости в фотографиях"

Мой друг, капитан артиллерии, воевавший тогда под Москвой, говорил мне, что под Москвой в 1941 году немцы потеряли замерзшими и обмороженными людьми в 2-3 раза больше, чем убитыми и ранеными. Так умно, по-суворовски, по-кутузовски, Жукову удалось победить немцев под столицей. «Наши «историки», - говорил мне друг, - скрывают правду об истинных причинах нашей победы под Москвой, но ничего не попишешь, правда есть правда!»

Немцы подходили к столице Донбасса – городу Сталино (сегодня - Донецк). Всюду была жуткая паника. Кое-что эвакуировалось, кое-что взрывалось и сжигалось нашими отступающими войсками. Народ потерял веру в способность наших войск остановить наступление гитлеровцев. Казалось, что положение советского государства было безысходным.

Через наш Красный Лиман непрерывным потоком двигались неорганизованные войска Красной армии – остатки наголову разбитых армий, корпусов, дивизий и полков Западного и нового Юго-Западного фронтов. Люди шли группами, без оружия, потеряв всякую надежду на спасение. По приказу свыше, всех их направляли в Луганск, в штаб Южного фронта, которым тогда командовал бездарный маршал Кулик.

Потом я узнал, что большинство из тех, кого мы направляли в Луганск, к месту назначения не пришли: они дезертировали и разошлись по домам. Я не скажу, что у всех воинов пропал патриотизм и желание защищать свою страну. Просто такая была у большинства безысходность.

Немецкий солдат в Сталино. Источник: "Комсомольская правда"

В октябре 1941 года немцы, почти без сопротивления со стороны войск Южного фронта, заняли Сталино, и вот-вот готовы были захватить наш Красный Лиман. Когда мы услышали орудийные залпы, майор Городничев объявил по нашей комендатуре боевую тревогу № 1, предупредив, что отходить мы будем в Луганск, в распоряжение начальника военных сообщений Южного фронта.

Ровно в 11 часов мы уселись в свои пикап и покинули Красный Лиман. Отъехав от станции километра три, Городничев остановил машину и, как бы чего-то ожидая, сказал нам с улыбочкой: «Ну, а теперь, товарищи командиры, смотрите на наш Красный Лиман!» Когда стрелка его карманных часов, на которые он все время поглядывал, показали 11.45, мы услышали сильные залповые взрывы, а затем увидели на территории станции высокие столбы дыма и пыли.
«Знайте, товарищи командиры, - геройски произнес Городничев, - что в Красном Лимане теперь всё мертво, пусть теперь туда вступают гитлеровцы! По машинам, поехали!»

Я сидел в машине лицом в сторону Красного Лимана, еще долго наблюдал за столбами дыма и пыли на территории станции, и думал: вот она какая, война, не щадит никого и ничего…

В Луганск мы приехали, когда было уже совсем темно. Расположились в корпусах Луганского паровозостроительного завода, в котором я всего 5 лет назад принимал паровозы серии «ФД» для своей Донецкой железной дороги. Завод уже полностью не работал.

Примерно через двое суток, нам сообщили и страшную, и приятную новость. Фронтовая разведка установила, что немецкие части, дойдя до Северского Донца, по всему фронту приостановили наступление своих войск, очевидно, решив занять оборону на всю зиму 1941-42 годов. Много было радости у наших бойцов и командиров: наконец-то прекратится это жуткое отступление, и мы хоть немножко передохнём! Мы же, командиры Краснолиманской военной комендатуры, радовались этому не особо. Краснолиманский железнодорожный узел располагался в четырех километрах от левого берега Северского Донца. «Боже мой, - думал я, - как же обидно, что мы сами взорвали станцию, и теперь нам придется, как цуцыкам, зимовать в разрушенных зданиях…»

Но – человек предполагает, а Господь – располагает. Не суждено мне было вернуться на свою вторую Родину. В тот же день меня срочно вызвали в штаб фронта, к начальнику военных сообщений Южного фронта, где поинтересовались: правда ли, что я, лейтенант Троян, - инженер железнодорожного транспорта? А когда я ответил положительно, мне сказали, что «не позволят больше бездельничать в линейных органах войск». Меня назначили в действующую 37-ю армию на должность помощника военного коменданта распорядительной станции – ЗКРС-37. И я отправился в штаб ЗКРС-37.

(Продолжение следует)

Недостаточно прав для комментирования. Выполните вход на сайт

water

Please publish modules in offcanvas position.