Посылки с Урала, от бабы Веры, приходили в наш южный городок не часто, два-три раза в год. Но, Господи, как я ждал этих посылок, и каким они были счастьем и праздником!
Вот папа с таинственным видом заносит в дом ящичек, сбитый из фанерных листов. На нем – почтовые штемпели с сургучными, остро пахучими печатями, с болтающимися кончиками веревок… Ящичек торжественно ставится на стол, и папа идет за отверткой и молотком – вскрывать. Стук-стук, крышку долой, и открывается слой скомканных газет, вперемешку с опилками – упаковка для безопасности. Прочь этот мусор, и – вот оно, счастье! Внутри ящика, переложенные самовязанными шерстяными рукавичками и теплыми носками – внучку на зиму, - две трехлитровые банки. А в них – мое счастье, бабы-Верыно Варенье. Малиновое и черносмородиновое.
Баба Вера, Вера Андреевна, царствие тебе небесное! Что уж у тебя был за рецепт приготовления этого чуда – теперь уж не узнать, никогда. Крупные – лесные, уральские! – ягоды покоились в сладчайшем сиропе так густо, что в варенье не тонула воткнутая ложка. Берешь ягодку на язык – и катаешь ее во рту, смакуя и причмокивая, - куда там леденцам с карамелями!.. Ах, жаль, - много нельзя, потому что и не лакомство, оказывается, это варенье, а самолучшее лекарство от простуд на зиму. И сколько раз ловил я подзатыльники, попавшись на воровстве этого чудо-варенья, - не счесть!.. А рука, как теперь принято смеяться, - она сама так и тянется. Вот…
Еще помню детское свое горе. Так бывало, когда папа приносил с почты долгожданный ящик, из которого что-то текло. Шмякнули, значит, ящик где-то почтари, не доглядели. Мама, вздыхая, стирала вымазанные в варенье носки-рукавички, а я плакал. Что б вам, почтари! Там же – Варенье!..
Помню, в 10 лет я в первый и в последний раз побывал у бабы Веры в гостях. Далеко, ах как далеко, было ехать на Урал, с пересадкой в Москве. Мавзолей, Красная площадь, жуткая очередь за какой-то стильной курткой в магазине «Польская мода», папка, гордо дымящий купленным в столице «Кэмелом», а потом – почти четверо суток в поезде. До чего же широченная Волга!!! И смешной, потихоньку меняющийся говорок поездных попутчиков – всё больше на «о» - «Я и гОвОрю, хОрОшО-тО как!» И – доброта, простодушие всех этих, незнакомых мне ранее, людей. Тетка с копеечным «петушком» на палочке: «Нат-кО, малОй, чай, замаялси-то ехать, не-ет?..»
Помню, везли мы в гостинчик нашим уральцам пару кило абрикос. Папка все переживал, что помнутся дорогой, не довезем, а ведь для уральцев – какое лакомство! Я же до самого приезда не верил – это абрикосы-то – лакомство?!
Оказалось, папка был прав. Маркетов и доставок в СССР, в 80-х, не было, и обычные наши абрикосы – ногами давим! - для уральцев были сущей диковинкой. Хотя и уральцы, в честь нашего приезда, решили в грязь лицом не ударить, и где-то нашли для стола несколько больших, недозрелых и явно тепличных помидоров. А мы с папкой ими «лакомились», да перемигивались: экая трава!
Шок меня ждал в бабы-Верыной кладовке. Там, рядами, стояли банки с вареньем – тем самым!!! «Бааа, открой» - ныл я, а баба Вера удивлялась: «Пошто открывать-то, вон, за огородом, в лесу ягода-то – бери, не хочу, нат-ко лукошко-то!» - «Бааа, открой!!!» Оххх…
Потом был период жизни, который я до сих пор вспоминаю с содроганием. В седьмом классе у меня вдруг стало резко, катастрофично падать зрение, и дважды, по разу на каждый глаз, нужно было ехать в знаменитую московскую клинику Федорова, на операции. Ехать-то надо, а где жить?!
Спасла баба Вера. Где-то в Москве отыскались ее близкие, и вот оно, письмецо: приезжайте, ждем-встретим. И ждали, и встретили. И было жильё, и после мучительных, страшных операций, когда, казалось, все тело плакало от боли и яркого света, было где поспать, покушать, отойти… Помню хозяина квартиры – отставного армейского полковника, и его мягкую, добрую старушку-жену, которая, казалось, плакала от боли вместе со мной… Милые, добрые, хорошие люди, живы ли вы еще на этом свете?.. И вот, посреди всего этого – вся та же посылочка со знакомым округлым почерком на фанерной крышке, это баба Вера прислала московским нашим добродетелям свое знаменитое варенье. И письмецо в посылке, в придачу: вот вам, милые, на зиму, не болейте…
А позже, много позже выяснилось, что хозяева наши московские, приютившие, те, что плакали вместе со мной и не знали, как сделать, чтобы мне было не так больно, нам – вовсе нам не родственники. Так, просто знакомые, через десятые, как говорится, руки. Обычные москвичи, давшие кров и всё своё тепло Бог весть каким приезжим с Донбасса, только потому, что попросила баба Вера…
Вот здесь, пожалуй, и всё про бабушкино варенье, и пора закругляться, а душа – болит, плачет и кричит. И фамилия моя – явно не «хохляцкая», и русский я по корням и происхождению, но вся жизнь, с пяти лет – здесь, в Донбассе и в Украине. Здесь – моя Родина, здесь родился и растет мой сын, которого я, как мог, воспитывал в любви к Родине, к Украине. Для этого отдал его учиться в украинский класс, для этого ездим в Киев, встаем при исполнении нашего Гимна и читаем Кобзаря… Потому что Украина - это его Родина, которую нужно просто любить, и которую нельзя выбирать.
А у нас уже забрали – и не вернут – Крым. А у нас на границах стоит армия – русская армия, и лучше бы не видеть, не знать сообщений о готовящемся вторжении, не сегодня – так завтра. А я, взрослый мужик, не видел и не вижу никаких «ущемлений», из-за которых сюда кто-то должен вторгаться на танках, и вся моя душа кричит из-за физической невозможности предотвратить то, что уже ломится в дверь. И что завтра вдруг придется совмещать в голове безжалостное понятие «оккупанты» и образ милых добрых людей, когда-то приютивших меня в Москве.
Остановитесь, люди. Пожалуйста, остановитесь! Не дайте свершиться тому, за что мы будем друг друга проклинать – годами, столетиями, поколениями… Прошу вас – остановитесь, вы, путины и правые секторы, зеленые человечки и федералисты!
Плюньте на приказы. Вспомните детство, вспомните, как я, бабушкино варенье, и всё-всё-всё, что нас связывает.
Остановитесь. Еще не поздно.
Комментарии
Спасибо, Виталий.
Спасибо.