... Мы сидим и общаемся с одним из партизан-спецназовцев. При слове «партизан» рисуется образ этакого бородатого сурового выживальщика, в то же время не особо выделяющегося в толпе. Но я сижу у хозяина офиса; сам же партизан развалился передо мной в дорогом кресле, повернув в мою сторону монитор с раскрытой картой. И мы ведём диалог, - пишет издание "Петр и Мазепа".
– Есть в нашей армии ряд людей, которые не являются штатными сотрудниками. Точнее, они — сотрудники, но их, по сути, нет. Нет имён, званий. Все они под выдуманными именами живут среди нас, занимаются своими гражданскими делами, работами и всем тем, что приносит быт. НО... в один прекрасный момент они просто уходят, превращаясь в тех самых. Благодаря этим людям делалось много чего хорошего, зачётного, запоминающегося. Много интересного. Ну а отдельные ситуации всегда можно списать на добробаты или ВСУ вкупе с неудачливостью боевиков. – Например? – При помощи агентуры собираем информацию о каком-то человеке. Ведём его, проверяем, наблюдаем. Данные передаём в СБУ. Вот вам, мол, человек живёт тут, имеет связи с теми-то и теми-то, служил, воевал. Мне через час маякуют — какой-то шум в этом доме. На следующий день читаю в новостях: Службой безопасности Украины задержан такой-то, у него было обнаружено вот такое вот. Ну вот, работа сделана. Но начнём сначала. Мы, именно наша группа, начали работать ещё со Славянска. Мы ещё арту с Карачуна наводили. – Кстати, насчёт Славянска. Как ты считаешь, выпустили? – Я эти машины сам видел. Они же хитро поступили: ночью боевые машины двумя колонами послали, а там, где вышла колонна, через Меловые горы, утром уже пустили машины с гражданскими вперемешку. Ну и как по ним стрелять? Те колонны из боевых машин ночью, конечно, крыли артой. Авианаводчиков на пути следования колонн у нас не было. В общем, как могли, так и стреляли по колоннам. Гиркин понял, что его скоро запрут. Там ещё дня три — и не вышел бы он через Меловые горы. Это направление было бы окончательно отрезано и Славянск реально оказался б в окружении. И после этого хрен бы они прорвались. Ну а тогда ушли. Да, смогли. – А ночью по выходящим стреляли? – Так ночью им вклепали нормально. И под Меловыми, и между Славянском и Краматорском. Из САУ лупили. Ты не был на Карачуне? Там 95-я бригада стояла, Нацгвардия (кто-то) охраняла и уйма САУшек было, все повёрнуты были в сторону Краматорска и трассы. Когда Николаевку мы взяли — арта стояла, наведённая на тот сектор. Мы понимали, что вероятный прорыв — там. Но вообще Краматорское направление я там плохо помню. Ямполь, Северск — я там работал. – Ясно. А что было потом? – Это относительно партизанского движения? Ну начнём с того, что как таковых партизанских движений, о которых сказки рассказывают в интернетах, нет. Всякие «Тени», «Бредни» и прочие выдумки — это всё фейк. Да, там были какие-то радикальные ребята, которые что-то там взрывали, но в основном все эти подрывы — это работа СБУ, «Альфы», спецуры, в общем, коллег. Ну а легенды бывают разные. – Где потом работал? – Потом в Донецке, помогал с боями в аэропорте. – И как ты можешь охарактеризовать эти бои? – Сплошной про@б сепаров. В аэропорту они показательно решили выпороть наш спецназ осетинами. Где-то видео было, как российский мотопехотинец рассказывает, что пришла его рота, 69 человек, и лишь двое остались в живых. Сколько всего легло в тот день в боях в ДАП — не знаю, но больше сотни точно. Там и авиация работала. Это ещё о мае 2014-го. Потом мы помогали всем: 95-й, 79-й, 93-й и кому Бог давал. Помогали. Многие о нас не знали, многие просто догадывались. Ганяли по городам за «Градами» террористов, за САУшками. О каждом их повороте, развороте и перемещении мы знали. Информации было много, так что часто приходилось самим лезть, чтобы удостовериться, правда ли. Зимой усердно прикрывали ДАП. Каждый шаг, каждую вспышку фиксировали и реагировали на них. Проблема была в близости к мирным жителям и их домам, и не всегда могли давать ответ. – А чем ваша группа там занималась? – Собирала и анализировала информацию. Люди выезжали из Донецка, передавали нам данные, мы их обрабатывали. Создавалась интерактивная карта Донецка, на которой наносилось всё, что могло быть важным: места проживания боевиков, их ППД, места размещения техники, огневые позиции артиллерии. Мы перепроверяли эти данные через невзаимосвязанных лиц. Если подтверждалось из трёх источников — значит, всё правильно. Поток информации шёл непрерывно. После подтверждения её передавали спецслужбам. Тогда ещё было свободное передвижение по улицам, можно было ездить, проверять. Бывало, конечно, что данные шли такие, что сам сомневался. Как перед Иловайской трагедией. Нам доносят, что в одном месте стоят 8 танков. Ну, твой первый вопрос: ничего себе, откуда там 8 танков? Отправляешь человека, другого, он тебе докладывает: обнаружил 6 танков под навесом, 1 — в гараже, но, возможно, это не всё, так как в постройках стоит ещё техника, до которой не было возможности добраться. Всё подтверждается. Данные, конечно, сразу уходили наверх. Поначалу эту информацию наверху часто принимали за неблагонадёжную, но в ходе войны доверие к этим источникам информации укрепилось. Особенно лояльность повысилась после того, как начали брать в плен российских десантников… – Это которых? Тех десятерых десантников, которых взяли в плен перед Иловайской трагедией? – До того, как взяли этих десятерых, мы ещё троих захватили. Псковские оказались, хотя одеты были в форму «ДНР», с шевронами… Разведчики, с документами «ДНР» — всё, как надо. Была ориентировка, что российские разведчики тут катаются. Ну и задержали их. Там ещё перестрелка небольшая была, одному из россиян лёгкое тогда прострелили. Потом мы их аккуратненько «раскололи» — они всё и рассказали. – Как «раскололи»? Путём физического воздействия? – Там не было какого-то особого физического воздействия. Так, пару раз по лицу получили. Хотя и этого вполне достаточно. Это в различных фильмах и сказках о Зое Космодемьянской рассказывают о том, что можно что-то скрывать в плену и отказываться говорить, но в реальности как только человек попадает в плен и понимает, что его сейчас будут «колоть», он сам рассказывает всё, лишь бы его не трогали. Не всегда надо даже бить. С этими хватило психологического воздействия. Этих десантников мы взяли вместе с нацгвардейцами. Нацгвардейцы, когда «спеленали» этих троих, начали кидаться на них. Я стою и наблюдаю за процессом. Тут один из ДНРовцев на очередной вопрос отвечает: «Я из Крыма». Я кидаюсь, распихиваю нацгвардейцев. Одному из них даже локтем угадал — он отлетел. Вытаскиваю этого ДНРовца, кричу: «Это мой земеля, не трогайте его! Он же наш, не бейте его, он крымский…». Ну а потом уже посидели с ним, кофе попили, сигаретку выкурили. Ко мне подходят, спрашивают, что буду делать с ним. Я всех отгоняю, говорю, что парень останется со мной, сам проконтролирую его безопасность и передам тем, кто занимается обменом военнопленных. В общем, типа гарантирую безопасность. После задушевного диалога его и ошарашиваю: «Слушай, ну не крымский же ты. Соврал ты мне. Ну тебя… Только перед парнями себя опозорил тем, что забрал тебя, а ты мне врал, значит… В общем, либо ты мне всё рассказываешь, как есть, либо я возвращаю тебя "нацыкам" и сам им потом всё расскажешь, только некоторые части тела перед этим потеряешь. Я к тебе со всей душей, а ты мне врёшь. Если отдам, то за тебя уже заступаться не буду». И он всё рассказал: кто он, что он, как попал, что за группа… Все трое — россияне, разведчики. Вот вроде элементарный «развод». Я более чем уверен, что этих разведчиков к такому готовили. Но одно дело — теория, а другое — реальный плен, когда тебе хочется до истерики верить в то, что ты как-нибудь сможешь спастись. Поверил «доброму дяде», всё рассказал. Потом самого же этого «расколовшегося» завели в палатку ко второму, и он тому прямо сказал типа: «Коля, нехер выё@@ваться, я им всё рассказал». Ну и второй уже сразу признался во всём. Третьего подстреленного уже увезли к тому времени, не знаю, что он там рассказывал. В общем, такой вот улов был. – А десять десантников, которые попались позже? – Да, были мы рядом с ними, общались. Кстати, есть один нюанс, который выпал из общей картины, — один из этих десяти десантников, что тогда попали в плен, был авиакорректировщиком. Ну так, общий штришок к картине. И ещё что хочу сказать — пленных мы никогда не били. Припугнуть — могли, это да. Но не забивали до того, что люди в истерике были всё готовы рассказать. – А часто приходилось так «колоть» людей? – Нередко, да. И в окровавленном ДНРовском кителе меня в яму к сепарам бросали. Через сутки я уже знал, кто из них где воевал, под чьим командованием. У нас вообще большая проблема с доказательной базой. Боевик может выбросить автомат прямо на поле боя, попасть в плен при попытке бежать, но потом тебе ещё надо доказать, что он реально воевал, стрелял, брал оружие в руки. А тут самое лучшее доказательство — признание сепара, полученное не под пытками. Они же, гниды, сразу адвокатов нанимают — и закон вполне может их защитить. И у прокуратуры были реальные проблемы с доказательством их вины. Много отпускали таких, потому что по закону всё было правильно. А когда ты «расколол» уже пацанов и они рассказали, что воевали, что этот был пулемётчик, воевал у «Беса», а этот — разведчик в том же подразделении, то тут уже всё понятно. – А как организовывались артиллерийские и ракетные удары? – Как организовывались? Ну, давай попробую примеры привести. Одна из самых интересных операций была, когда мы генерала присыпали. После Иловайской трагедии россияне начали активнее работать на нашей территории. Мы взяли одного офицера в плен по наводке, и тот так усердно был готов помогать во всём, что вот просто не человек, а находка. И вот от него мы узнаём, что предположительно под Луганском, предположительно под Алчевском в дачном кооперативе собралась группа ГРУшников. Привезла с собой спецназовцев, что-то там серьёзное планировалось насчёт разведки. Питерские ГРУшники там были. Может, диверсионную работу хотели развивать, может, ещё чего — не знаю. Потому, что странно — ГРУ и спецназ. От спецназа в серьёзном бою толку немного, это же всё-таки разведчики. Но вопрос не в этом. Так вот, этот офицер рассказал, где они стоят, где располагаются, какое количество спецназовцев. Там порядка 300 человек тогда базировалось. На третий день вгатили в этот дачный посёлок артиллерией. Не знаю, сколько туда снарядов прилетело, но перепахали посёлок этот нормально. Там не было уже мирных жителей. Весь этот дачный кооператив был закрыт для посторонних, в него можно было лупить смело. В итоге по дипсвязи россияне позже «раскололись», что база была свёрнута, а с этого дачного посёлка вынесли 27 «двухсотых» и большое количество раненых — там какое-то огромное количество называлось, больше сотни «трёхсотых». После этого от того же офицера мы узнали, что — ну, предположим, под Шахтёрском — была встреча ГРУшников с командирами БТГр, которые тогда заходили на территорию Украины. Ну и наваляли мы туда, в это здание, в котором было совещание. Ну и генерал этот питерский, дедушка, там и спёкся, причём не сам, а ещё утащил с собой людей нормально. Россияне этот факт, конечно, не признают, ну и ладно. – А есть какое-то фото-/видеоподтверждение с вашим участием поражения цели? – То, которое не под грифом? – Ага, которое есть в общем доступе. – Под Докучаевском мы по рембазе АТП отработали. Это то самое, что Цаплиенко потом видео выкладывал. Там тоже интересно было — мы их накрыли, так они не нашли ничего умнее, чем сбежать на другую свою базу в Еленовке. Только у них туда техника втянулась — мы и туда им насыпали. Есть ещё другие, надо вспоминать. Много чего, но лучше это оставить на потом. – А в ударе по иловайскому эшелону принимали участие? – Это который зимой 2015-го ракетами накрыли? Нет, я в курсе того, что там было, но участия не принимал. Там другие люди работали. – А результат известен? – Там вроде семидесятипроцентное поражение было. Хорошее попадание. Но это не наша работа. – А ваша какая была? – Да к нам обращались за помощью. На бетонке, когда накрыли «Точками» и «Смерчами» колонну, что прорывалась с России, мы тоже помогали. Для таких ударов решения, конечно, принимались на высоком уровне, но и к нам обращались. – А как была организована связь? – С нами или вообще? Вообще — плохо. В 2014-м был по этой причине полный бардак. Заезжали на чужие блокпосты, могли обстрелять друг друга из-за отсутствия координации. А скоординировать ВСУ, НГУ, МВД и добробаты — это вообще был ад в первый год войны. Помню, как-то нацгвардейцы поймали спецназовцев, которые работали в серой зоне в форме ДНРовцев (ну «горки», шевроны их и всё такое). Так нацгвардейцы, когда взяли их, то начали бить. Спецназовцы называют пароль, а те их бьют в два раза сильнее, мол, откуда, гнида, пароль знаешь… Бардак, в общем. – А кто вам ставил задачи? – Задачи были от многих: ГШ, СБУ. Часто помощь была добробатам: они — нам, мы — им. В общем, помогали тому, кто нуждался в помощи, и тому, кому успевали. Но приоритет мы ставим себе сами. Часто работали на передке, с разными подразделениями батов и полков. Беспилотники тоже были свои. И есть. Приборы свои, тепловизоры, фотокамеры с высоким разрешением. Дальномеры, «Рино 550», всякие там штучки интересные, разные. Всё работало на благо Батькивщины (не политической партии. — S. M.). – А кому вы передавали данные? – ГШ, ВСУ, НГУ, МВД. У всех есть координаторы, которые работают с такими, как мы, а там информация уже идёт выше, «объектовикам», и обрабатывается. Но иногда мы напрямую работали с начартом в секторе, где пребывали, когда были налажены прямые связи. Дрёмовцев, помнится, мы в Стаханове из больницы выгоняли с прямой координацией… – Как это, выгоняли из больницы? – Ну там казаки засели в подвале, знали, что по больнице артой бить не будут. 80 человек больных и персонала там было. Мы пустили слив информации, что будет артиллерийский удар — мы же «укропы», «каратели», всё можем. Типа пристреливаться начали. За больницей есть гаражный кооператив и поля — арта туда начала пристреливаться. Дрёмовцы поверили и перешли в военкомат, а там им уже прилетело. – А в военкомат нормально попали? – Не знаю, это не я наводил. Я там чем-то другим занимался тогда. – В 2015 году ваше движение получило развитие? – Да, работали уже чётче тогда. Помнится, как в августе 2015 года под Горловкой САУшки на кладбище катались. Четыре установки выезжали и ночью работали по Авдеевке. Мы их вычислили, подождали до того момента, как к ним боекомплект подвезут, и тут же накрыли. Они тогда три или четыре трупа подобрали и свалили. Две САУшки разнесло, машина с боекомплектом тоже испарилась. Хорошо попали, грамотно вычислили. А так вспоминать, что там ещё… Да много чего было. – А почему сейчас тут? Почему не там? – А там работы сейчас совсем мало, практически нет. Там пара наших человек работают, на легке, стараются. Те люди, что там живут, закрывают все потребности. Как только будет эскалация конфликта — мы все вернёмся назад. Нас немного, но мы готовы всегда (смеётся). – Информация с Донецка идёт постоянно? – Да, всё работает, как часы. Помнишь бойцов, которые погибли на «Бутовке»? Так эти танки и танкистов уже вычислили арта и прочие. Но дальнейшее не от нас зависит. Интересные, кстати, экипажи САУ. Стреляли как по нашим позициям, так и по Донецку наваливают, и это всё зафиксировали. А там позиции наши близко от позиций противника. Прилетит в город и не поймёшь, откуда стреляли — с наших позиций или с позиций боевиков. В общем, разберёмся. Последние наши громкие работы были в Марьинке. Мы там практически с 4:00 утра работали, и везде успешно. Кадыровцев нашли, «Грады» под мостом, потом по ТВ-центру попали. Потом ещё хотели, но, к сожалению, сепары завели туда пленных в здания. Ну и много чего интересного про «Эквитес» и прочее, и прочее, что вы и так знаете. Но про нас только догадки — и это хорошо. Главное не медали и ордена, а результат. И мы этому всегда рады. Мы принимали присягу Украине, нашей земле, нашим людям. За Бога и страну. «Я ніколи і нікому не віддам рідного дому…» (припевает). – А сейчас? – А сейчас работаю немного — пенсионер. Военным помогаем, чем можем (смеётся). Мы же не государственная организация, нам самим надо себе на хлеб зарабатывать. Вот и зарабатываю. Ну и параллельно вынашиваем тёмные и зловещие планы о кончине «Новороссии» (смеётся). Но мы вернёмся. Работа там ещё не закончена. Нас не будут упоминать в учебниках истории, не будет имён, не будут названы операции, всё так коротко. Если надо будет — мы поможем. И напоследок. Я там видел то, что многие военные не видели. В некоторых точках обнаруживал очень высоких чинов ГШ, обсуждающих какую-ту операцию с минимальным количеством людей в полной секретности. Нас несколько раз к ним привлекали. Пару раз видел, как задумывали операции, как контролировали их… Из армии и из окопа это по-другому смотрится, и я критику наших военных тоже понимаю… Но всё равно. Все наши, украинские, вояки — безусловно, лучшие. Одни из лучших в мире. Просто их не ценят, мол, совдеповские генералы, совдеповские офицеры, мобилизованные солдаты не умеют воевать. Хотя наши, в том числе и Муженко (а мы часто его встречали прямёхонько на передовой), да и не только он… Много у нас командиров и офицеров достойных, а сколько бойцов-самородков в армии... И всех нас надо воспринимать вместе, армию, партизан, народ… Мы обязательно победим вместе. Этой армией и этим народом. Попомни мои слова, я в них уверен. P. S. Я предоставил вам урезанную версию интервью. К сожалению, полную версию публиковать нельзя по определённым причинам.
Комментарии