Продолжаем публикацию фрагментов автобиографичной рукописи нашего земляка Ивана Евлампиевича Трояна (на фото). Историю этой 8-летней работы, и ее появления в редакции нашего издания вы можете прочитать в предыдущих публикациях:
- "Сын комиссара". В Краматорске обнаружена уникальная рукопись
- От редактора: кое-что еще об одной автобиографии
Начало публикации:
В ожидании наступления
Новая моя должность была гораздо выше той, что я занимал в Красном Лимане, а главное, из линейных органов войск я попал в действующую армию. Тогда я был еще сравнительно молодым, кое-какой патриотизм во мне еще теплился, и мне хотелось, как говорится, понюхать пороху.
В ЗКРС-37 подполковник Уманский и комиссар Азарх, оба евреи, по-видимому, уже знали о моем прибытии, и встретили меня очень благожелательно и вежливо, хотя я полагал, что они, конечно же, в курсе дела, что я – сын «врага народа».
В ноябре 1941 года, когда на нашем Южном фронте совершенно не было активных боевых действий, так как немцы укрепились вдоль берега Донца и держали оборону, копя силы на весну, наш штаб ЗКРС-37 перебросили на крупную станцию Глубокая Юго-восточной железной дороги. Через нее в то время из тыла шло всеобщее снабжение арий Южного фронта. Станцию немцы бомбили редко, и первые месяцы моего пребывания в действующей 37-й армии показались мне райскими, по сравнению, например, с Балаклеей.
На станции Глубокая мы пробыли ноябрь и половину декабря, пока не московском фронте не стал чувствоваться перевес в нашу пользу. Тогда наше ЗКРС-37 перебросили на крупную железнодорожную станцию Лихая, которая считалась тогда стратегическим пунктом. Гитлеровское командование, прекрасно понимая значение для нашей армии станции Лихой как ворот к Волге и к Сталинграду, бомбили ее и днем, и ночью, в любую погоду. Много раз в Лихой я смотрел смерти в глаза, но, по-видимому, не суждено мне было там умереть.
Видимо, учтя неимоверные потери наших войск под Москвой и предчувствуя, что впереди в войне предстоят потери еще большие, Генеральный штаб порекомендовал Сталину заблаговременно, в глубочайшем секрете, готовить новый Сталинградский фронт, который, как потом оказалось, стал по-настоящему поворотным пунктом в войне СССР с гитлеровской Германией. Хотя немецкие генералы, конечно же, прекрасно понимали стратегическое значение станции Лихая, и отчаянно ее бомбили, однако они явно проглядели, что наши готовили им могилу в Сталинграде.
В Лихой я был свидетелем страшной катастрофы, когда по халатности наших людей, на путях во время авианалета оказался 50-тонный вагон с аммоналом, и немцы сбросили на него бомбу. Взрыв был невероятным, погибло много людей, от взрывной волны, как картонные, валились 3-этажные дома, погиб один мой коллега-помощник из ЗКРС-37.
Немецкий пост на Северском Донце, 1942 год. Источник: "Военное обозрение"
В марте 1942 года Северский Донец очень сильно разлился, затопив многие населенные пункты. По приказу штаба Южного фронта, наш ЗКРС-37 перебросили поближе к реке и немецким оборонительным линиям, на станцию Рубежное. Позднее, по строжайшему секрету, мы узнали, что наша переброска была связана с готовящимся крупным совещанием Ставки верховного командования, которое мы должны были обеспечить по своей железнодорожной части. Немецкая разведка тоже прозевала такое важное мероприятие в Рубежном, и совершенно не бомбила станцию. Лично мне, как помощнику ЗКРС-37, довелось принимать спецпоезд со множеством приехавших на совещание генералов, и организовывать его безопасность. В том спецпоезде я видел генерала Смирнова, заместителя командующего Южным фронтом по тылу и члена Военного совета фронта Н.С.Хрущева.
В начале апреля 1942 года меня направили на станцию Купянск, чтобы я там руководил всеми воинскими перевозками, предназначенными для 37-й армии. Купянск, как и Лихая, принадлежала к категории стратегических станций, и из-за постоянных бомбежек ее называли «пеклом».
Взлет немецких пикирующих бомбардировщиков «Юнкерс» Ю-87. Источник: Joyreactor
К маю 1942 года наша 37-я армия была почти полностью всем укомплектована, и имела в своем составе 154.000 бойцов и командиров. Если учесть, что и другие армии нашего фронта были укомплектованы не хуже, то можно представить, какого «перца» дал бы немцам наш Южный фронт, если бы он опередил немцев с наступлением.
Со дня на день я тогда ждал начала наступательных действий, не сомневаясь ни на йоту, что вот-вот я вернусь в свой родной Славянск и увижусь там с женой и дочерью Эммой. Но мои надежды не оправдались. Наступление наших войск началось не на Донбасс, а на Харьков. Так в истории оно теперь и именуется – «Харьковское наступление».
Под огнем
Первые дни наша харьковская операция шла очень успешно: мы освободили десятки населенных пунктов и взяли в плен десятки тысяч немецких солдат и офицеров. Все мы ликовали, что вслед за Москвой, рухнул миф о непобедимости немецкой армии. У нашей армии была серьезная материальная база: к весне 1942 года, большое количество заводов и фабрик, эвакуированных в глубокий тыл, почти полностью там заработали, выпуская продукцию для фронта. А если учесть, что к тому времени начались поставки наших союзников, то я, например, был уверен, что больше отступать мы не будем, что теперь отступать будут немцы.
Но опять мне приходится вспомнить слова: человек предполагает, а Господь располагает. Так оно и случилось.
Кажется, числа 20-го мая, я узнал от друга из штаба соседней 36-й армии страшную новость. Оказалось, что совершенно неожиданно, немцы открыли для нас новое, так называемое Изюм-Барвенковское наступление танковой группой войск. И эта громадная танковая лавина буквально сходу сначала охватила наше Барвенково, перерезав железную дорогу Лозовая-Донбасс, а затем заняла Изюм, прекратив движение по линии Харьков-Донбасс. И теперь, как сказал мне друг, немцы прут на Купянск, стремясь перерезать и последнюю нашу железную дорогу, связывающую с Донбассом.
Немецкие танки на марше, Украина, 1942 год. Источник: Wikimedia
Стремительное наступление мощной немецкой танковой группировки, стремящейся отрезать от главных коммуникаций весь наш Южный фронт, вызвало страшную панику. Мои коллеги из других армий, которые вместе со мною находились в Купянске, сразу же получили приказ покинуть этот город. А вот мои мерзавцы-начальники Уманский и Азарх спасали свою шкуру, совершенно позабыв обо мне. Оставить самовольно Купянск я, конечно же, не мог, и досиделся там до тех пор, пока к вокзалу не подошли немецкие танки. В конце дня, когда Купянкий железнодорожный узел находился под огнем гитлеровской артиллерии и авиации, в мою комнату вскочил знакомый мне командир и во весь голос закричал: «Троян, ты что, сошел с ума?! Тебя сейчас раздавят немецкие танки!»
Схватив свою командирскую сумку со сверхсекретной книгой учета, я выскочил на перрон станции. Возле вокзала я увидел колонну немецких танков, которые из всех своих орудий и пулеметов палили по станции и по нашему бронепоезду, отбивавшему атаку и прикрывавшему отход наших войск. Сообразив мгновенно, что бегать от танков бессмысленно, я бросился к бронепоезду, которым командовал знакомый командир нашей 37-й армии. Сумев заскочить в бронепоезд, я доложил командиру, что имею при себе секретные материалы армии. Командир сообщил, что ему приказали задержать немецкие танки, пока наши войска не достигнут новых рубежей, а потом уж отходить к станции Сватово.
Когда бронепоезд отбивал немецкую танковую атаку в северной части станции, раздалась команда «Воздух!» Я увидел над нами звено немецких штурмовиков, и тут словно чудовищная пружина вытолкнула меня из бронепоезда, и я оказался среди страшного пулеметного огня и взрывающихся бомб. Опомнившись (ведь из поезда я выпал на его ходу), я, то ползком, то на четвереньках, через железнодорожные пути, стал уходить на другую сторону станции, где неподалеку был лес.
Советский бронепоезд «За Родину!», разбитый немецкой авиацией в районе Ворошиловграда, Южный фронт. 15 июля 1942 года подвергся трем налетам авиации. В третьем налете участвовало 30 бомбардировщиков. Взрывами бомб разбило и сбросило с полотна зенитную платформу и платформу с тяжелой пушкой, разбило тендер бронепаровоза. В ночь на 16 июля уцелевшие бойцы команды бронепоезда сняли вооружение и ушли в сторону станции Меловой. Источник: "Военный альбом". (Не исключено, что автор видел гибель именно этого бронепоезда, - Ред.)
Вот, слава Богу, и лес. Отдышавшись и рассмотрев свой компас, оглядев окрестности в бинокль, я увидел, как бронепоезд на полном ходу покидал станцию, а вслед за ним неслись три немецких штурмовика, поливая его огнем из пушек и пулеметов. «Дай Бог уйти бронепоезду», - подумал я, и тут над моей головой промчалось еще одно звено немецких самолетов. Через несколько мгновений послышался шквальный огонь зенитной артиллерии бронепоезда, отбивавших эту новую атаку с воздуха, а затем - сильный взрыв. В стороне, куда ушел бронепоезд, показалось большое облако дыма. «Все-таки доконали, проклятые…» - подумал я. А еще была мысль, что останься я в том бронепоезде – и там, где сейчас поднимался дым, была бы и моя могила.
Вот в таком страшном оказался я переплете, и каким-то чудом вышел из него живым и невредимым. Вот что значит, говорю я теперь, не судьба была человеку умереть… Тот вечер сделал в моей голове настоящую революцию. Ведь только подумать, - размышлял я, - был под таким страшным обстрелом, и ни одна пуля, ни один осколок в меня не попали! Выпрыгнул из бронепоезда на полном ходу, перевернулся в воздухе несколько раз, - и остался цел! Разве это не чудо, разве не оберегала меня какая-то неведомая сила, которой люди дали имя Судьбы и Бога?! В Бога верит тот, кто был со смертью рядом, чья жизнь висела на волоске.
Шел я по компасу всю ночь в направлении Старобельска. Шел по тихому лесу, в котором, кроме меня, не было ни единой души. Вдыхая грудью чудный, ароматный сосновый воздух, я все вспоминал фразу про то, что от великого до смешного – один шаг. Ведь только подумать, в каком только пекле я был совсем недавно, и в какой тишине иду сейчас!
А еще я думал, как дорого мне приходится платить за свою жизнь. Ведь только подумать, - говорил я себе, - с 11 лет, как умерла моя мамочка, каждый год своей жизни мне приходится брать с боем! Была в моей жизни и революция, и Гражданская война, и голод, и разные болезни, и проклятые сталинские эксперименты меня затронули, и вот я уже второй раз на войне… И снова не знаю, что ждет меня впереди…
Много часов без остановки я шел в сторону Старобельска, прошагал не один населенный пункт, где люди беспечно спали, не догадываясь, что через считанные часы к ним придет враг. Утром, когда солнце уже высоко встало над горизонтом, я наконец пришел в Старобельск. Там было спокойно, женщины и дети работали на приусадебных участках. Я настолько устал, что когда взглянул на себя в карманном зеркальце, собственное лицо показалось мне черным, словно кто-то обсыпал его угольной пылью, щеки совсем ввалились. У меня было ощущение, что во мне болит буквально все.
Я чувствовал, что дальше Старобельска идти просто не в состоянии, и решил сделать привал в Старобельской железнодорожной линейной комендатуре, ведь там должны были найтись люди, которые могли меня помнить по работе в оперативном отделении передвижения войск. К счастью, я не ошибся. Из Старобельска я немедленно позвонил в Рубежное, в штаб ЗКРС-37. Оказалось, что штаб три дня тому назад выехал на маленькую станцию Новый Айдар, что под Луганском. Мои предположения подтвердились: коллеги-начальники меня попросту бросили, и приказа в мой адрес оставить Купянск не поступало.
Разгром
Выяснилось, что немецкая танковая группа, заняв Купянск, не пошла в направлении Старобельска, а развернулась на 90 градусов и ринулась на север, в направлении Харькова, вдоль железной дороги к большой станции Валуйки. Поняв, что в Старобельске мне ничто не угрожает, я расположился на отдых в комендатуре. Коллеги рассказывали мне потом, что я настолько крепко уснул, что, не переворачиваясь и не двигаясь, проспал около 12 часов. А когда наконец очнулся посреди ночи, первой же военной автомашиной уехал на Новый Айдар.
Мое появление в штабе ЗКРС-37 вызвало большой переполох. Мои начальники считали, что из купянского пекла я вряд ли выскочил живым, и уже готовились докладывать начальнику военных сообщений ЗКРС-37 о том, что я пропал без вести.
Дня через три снова пришла страшная новость. Оказалось, что немецкая танковая группа, заняв Валуйки, не пошла дальше в направлении Харькова (чего от нее ожидали), а снова развернулась кругом и идет в сторону Луганска, беря таким образом в окружение чуть ли не все армии Южного фронта. Архидерзкий замысел гитлеровского командования ошарашил нашего маршала Кулика, командующего Южным фронтом и его члена Военного совета Н.С. Хрущева. Маршал Кулик приказал всем командующим его фронта как можно скорее вырываться из огромного немецкого мешка.
1942 год. Немецкие САУ «Штурмгешуц» (StuG.III) одной из бригад штурмовых орудий пополняют боекомплект во время боев на реке Миус (Миус-фронт). Источник: "Военное обозрение"
Одна танковая армада по земле, а другая авиационная – по воздуху, так стремительно наступали на Южный фронт и так резали его на части, что огромная масса наших войск и техники уже под Луганском попали в руки немцев.
Штаб ЗКРС-37 заблаговременно вырвался из немецкого мешка, и вскоре мы очутились за Ростовом-на-Дону, в степях. Немецкие самолеты, полностью захватив инициативу, эскадрильями, звеньями и в одиночку безнаказанно расстреливали с воздуха наши отступающие войска. Количество жертв было огромно. Я не замечал ни со стороны 37-й армии, ни со стороны штаба Южного фронта никаких действий по сдерживанию немецкого наступления. Казалось, что немцы маршем шли в сторону Северного Кавказа, а наших войск там словно не было вообще.
Стихийность, дезорганизованность и паника – вот что было летом 1942 года, когда немцы напали на наш Южный фронт. И когда теперь, через 40 лет после того жуткого разгрома, я читаю о нем разную и художественную, и историческую литературу писателей, генералов и даже маршалов, я диву даюсь – как эти люди извращают факты и как врут. Ведь я своими глазами видел, какие понес наш Южный фронт потери в живой силе и технике!
И я говорю уверенно: все то страшное, чему я лично был свидетелем, произошло исключительно потому, что Фронтом командовал «липовый» маршал Кулик, а в его подчинении сплошь и рядом находились, говоря вежливо, плохие командиры, а нередко и просто дрянь. Мне, например, было совершенно ясно, что нашим ЗКРС-37 командовал трусливый еврей, подполковник Уманский, а комиссаром у нас был вообще ничего не понимающий в делах войск военных сообщений, не менее трусливый Азарх. И примерно такое же начальство было почти во всей армии. И величайшее счастье для советского народа, что в армии все-таки уцелели от сталинщины такие полководцы, как Жуков, Василевский, Еременко, Рокоссовский, Конев, Черняховский и другие.
Отступая по Северному Кавказу и сальским степям под непрерывными атаками немцев с воздуха, дивизии нашей 37-й армии сильно поредели. Много войск и техники попало в немецкий плен, а часть людей просто дезертировала. Северо-Кавказская железная дорога была так сильно повреждена и парализована, что нам, войскам военных сообщений, делать там просто было нечего; мы еле-еле успевали отходить, чтобы не попасть в плен.
Советские военнопленные Южного фронта, 1942 год. Источник: Wikimedia
На станции Красногвардейская, расположенной между Лихой и Сталинградом, образовалась железнодорожная «пробка» - огромное скопление поездов, и Уманский с Азархом решили отправить туда меня в роли военного коменданта станции, чтобы навести порядок. Не успел я хоть немного разобраться в делах, как на станцию налетело 26 немецких штурмовиков, и, как говорится, сделали на Красногвардейской библейские «Содом и Гоморру». Я чудом спасся в канализационном колодце, а на станции образовалось сплошное море огня. Горело все: и санитарные поезда с ранеными, и поезда пассажирские с эвакуируемыми гражданскими, и горюче-смазочные материалы… Словом, на станции был ад.
Пока я занимался ликвидацией последствий налета, немцы выбросили на станцию крупный десант, и я оказался во вражеском кольце, из которого едва вырвался, получив легкое ранение в левую ногу.
Оставшись вдали от своих, один-одинешенек, да еще с раненой ногой, я думал, что пришел мне конец. И снова мне повезло: случайно наскочил на отступающую медсанчасть, она подобрала меня, подлечила, а главное – отвезла подальше от передовых немецких частей.
(Продолжение следует)
