Продолжаем публикацию фрагментов автобиографичной рукописи нашего земляка Ивана Евлампиевича Трояна (на фото). Историю этой 8-летней работы, и ее появления в редакции нашего издания вы можете прочитать в предыдущих публикациях:
- "Сын комиссара". В Краматорске обнаружена уникальная рукопись
- От редактора: кое-что еще об одной автобиографии
Начало публикации:
В аду
Алеша оказался для меня не только товарищем по несчастью, но и моим единомышленником. Оба мы считали, что советский сталинский социализм – никуда не годная общественная формация, а коммунизм – это настоящая утопия и обман. Оба мы считали, что существует Бог, а религия – это совсем не «опиум для народа», а это то, без чего человеческая жизнь невозможна. «Религия, - говорил мне Алеша, - это цель человеческой жизни, это надежда и любовь человека к человеку».
Просидев в кустарнике полтора суток, мы так много говорили и дискутировали между собой, и так сильно понравились друг другу, что казалось, мы были друзьями десятки лет.
Алеша был моложе меня на четыре года, но выглядел я старше его лет на пятнадцать.
Выпив несколько разных алешиных таблеток, хорошо отдохнув и успокоив нервы, я почувствовал себя намного лучше. Мы решили пойти поискать воду, и была надежда, что где-нибудь да наткнемся на части англо-американских союзников.
Вышли, когда стемнело. Брели по лесу, держа курс на запад, в направлении Мюнхена, примерно часа четыре, пока не оказались перед двухполосной автострадой «Нюрнберг-Мюнхен». Движение по ней и днем, и ночью было таким сильным, что перейти дорогу незамеченным казалось невозможно. Автостраду постоянно патрулировали мотоциклисты, пролетавшие по ней с бешеной скоростью.
Мы все-таки решили подождать глубокой ночи, и не ошиблись: интервалы между проходящими машинами все увеличивались. Около 3 часов ночи сначала я, а потом и Алеша благополучно перебежали автостраду. Повезло!
Уже на зорьке мы набрели на небольшое лесное озеро с чистым песчаным дном. Алеша попробовал воду и разрешил ее пить, но строжайше предупредил: много нельзя, иначе я могу умереть. А жажда была невероятной, и я с большим трудом, по маленькому глоточку, пил эту воду через каждый 5-7 минут, как и приказал Алеша.
Продолжать двигаться дальше было очень опасно, так как передовые позиции и немцев, и союзников, казалось, были совсем недалеко от нас. Поэтому мы снова спрятались в густом кустарнике неподалеку от озера, и решили ждать.
И тут через наши головы стали пролетать артснаряды. Противники были совсем рядом друг с другом, и мы поняли, что оказались среди двух огней! Снаряды и мины ложились все ближе и ближе к нашему кустарнику. «Скорее к озеру, туда стрелять не будут!» - закричал я Алеше.
Мы одним махом переползли от кустарника к озеру, и залегли в прибрежных кочках. А вокруг разрастался лесной бой. Мы видели, как танки шли прямо друг на друга, поливая противника пулеметным огнем и обстреливая из пушек. Сверху сыпала бомбы как авиация немцев, так и союзников. Вокруг разверзся кромешный ад, от грохота разрывов я несколько раз терял сознание, но когда приходило в себя, чувствовал в душе какую-то странную убежденность, уверенность в том, что я останусь в живых. Наверное, это мне помогал сам Господь…
И вдруг страшная танковая дуэль так же мгновенно прекратились, как и началась. Уже стемнело, вокруг не было ни души, и стояла полная тишина. Мы поднялись, быстро отмылись от грязи и поторопились уйти прочь.
Американцы
Пройдя с километр, мы обнаружили густой кустарник, и решили там передохнуть. Я тут же уснул, но вскоре меня снова растолкал Алеша: «Послушай!» Совсем близко от нашего кустарника двигалась какая-то техника. Мы чуть высунулись из кустов, и увидели большую колонну танков, ехавшую на медленном ходу. Чьи танки – в темноте было не разглядеть. Внезапно колонна остановилась, и возле одного из танков собрались человек пять танкистов, о чем-то между собой разговаривая. «Наши, это англо-американцы! – радостно шепнул мне Алеша, - я немного кумекаю по- английски!» Вскоре, устранив какую-то неисправность танка, колонна снова двинулась вперед. Мы выскочили ей вслед на дорогу, и пошли по следу колонны.
Вероятно, километра два шли мы по следу танков, пока не увидели впереди себя путепровод. Идти по нему было опасно, а оставаться на месте – тоже, так как вокруг была открытая местность. Наконец, Алеша решил в одиночку сходить на разведку. Мы договорились, что если он обнаружит на путепроводе немцев, то потихоньку вернется обратно, и мы скроемся. А если там будут англо-американцы – он сдастся им в плен, а там расскажет обо мне.
Алеша уполз, я внимательно за ним следил. Вот он уже у самого путепровода… Оказалось, что там стояла группа не то американских, не то английских солдат!
Алеша, встав на колени, принялся махать им какой-то белой тряпочкой, призывая не стрелять. Увидев Алешу, солдаты стали жестами звать его к себе. Алеша встал и подошел к солдатам, которые направили на него автоматы. Алеша им что-то говорил. Наконец, солдаты стали радостно смеяться и по очереди подавать Алеше руки. Это были американцы.
Потом Алеша стал кричать мне, чтобы я подошел. Американцы приветствовали меня как друга, хлопали по плечам и жали руки. А внизу, под путепроводом, стояла гигантская колонна американских войск и техники.
Солдаты 1-й пехотной дивизии армии США на марше. Источник: "Военный альбом"
Солдаты 3-й армии США в Кобленце, Германия, 18 марта 1945 года. Источник: "Diletant"
Американский солдат из 12-й бронетанковой дивизии рядом с группой пленных немцев где-то в лесу в Германии, апрель 1945 года. Источник: "Diletant"
Наши часовые с путепровода дали сигнал своим, и я увидел, как от колонны к нам помчался «Виллис», наверху которого стоял пулеметчик, державший нас на прицеле. Это были марокканцы. Выслушав, кто мы, марокканцы посадили нас в «Виллис» и повезли в штаб. Там нас встретил американский капитан. На ломанном, еле понятном русском языке, он расспросил нас, кто мы, а затем приказал накормить и переодеть в их форму, так как вид у нас, действительно, был совершенно жуткий.
На американской войсковой кухне нас крепко покормили, помыли и переодели, выдали на руки продуктовый паек, по две пачки сигарет и указали дорогу, куда идти дальше: в какой-то немецкий населенный пункт, уже занятый американскими войсками. И я, и Алеша обратили внимание, что у американцев накормить, одеть и обуть человека считается вполне обычным делом.
Шли мы с Алешей в указанную немецкую деревню, любовались прекрасным апрельским утром, жадно вдыхая свежий весенний воздух, и не могли нарадоваться: ведь буквально вчера мы были в настоящем пекле, а сегодня – раю. Вот ведь контрасты! «Что же это, спрашивал я у Алеши, - счастье, судьба, удача или что-то другое?!» Алеша в ответ счастливо смеялся.
В раю
В немецкой деревне, расположенной в 60 километрах от Мюнхена, мы представились американскому военному коменданту, и он сказал нам, что, мол, теперь и вы, и мы – хозяева Германии, поэтому идите-ка по такому адресу на склад, берите себе там одежду, обувь, продукты питания, и живите, пока не закончится война.
К огромному нашему удивлению, деревня оказалась совсем не поврежденной войною – ни развалин, ни пожарищ. Поселил нас военный комендант в немецкой гостинице, приказав хозяину выделить нам отдельный номер. (Скажу правду: такое добродушие со стороны американцев к нам было очень непродолжительным, вероятно, с месяц. А потом мы узнали, что наши, захватив часть Германии, сразу же стали наводить там сталинские порядки, и это встревожило наших англо-американских союзников, их отношение к Советскому Союзу сильно поменялось). А пока мы наслаждались своим счастьем.
Деревенская гостиница была маленькой, на 8 номеров, и очень удобной. Там имелась хорошая кухня с посудой, прекрасная мебель, отличная ванная комната с душем. Едва оставив в комнате вещи, мы тут же бросились в ванную, и долго-долго отмывались от всякой гадости. А закончили мыться – переоделись с ног до головы во все гражданское, и потом долго шутили и смеялись, разглядывая себя в зеркале.
В отношении питания американский военный комендант предложил нам два варианта: или посещать их столовую, или же брать на немецком складе все что угодно, и самим готовить себе в гостинице. Мы приняли второй вариант. Продуктов, действительно, оказалось в достатке: и молоко, и сметана, и птица… Мы очень удивлялись, что в Германии после такой страшной войны, было изобилие и товаров, и продуктов.
Когда после всех ванных процедур я лёг в свою белоснежную пышную постель, то я понял, что значит выражение «быть на седьмом небе». Лежа в постелях, о которых мы никогда даже не мечтали, мы и шутили и смеялись, и плакали. Ведь только вчера мы валялись в грязи, на нас сыпались сотни осколков, мы ежесекундно ожидали ранения и смерти, и вот теперь – эти белоснежные постели.
Вероятно, проспали мы часов двадцать. Не знаю, что уж так подействовало на меня – то ли все перенесенные страдания, то ли контрасты, но я сильно заболел. У меня болело все, и снаружи, и внутри, болели даже пальцы на руках. Я еле-еле поднялся с кровати и с трудом передвигался по комнате. Алеша уверял, что я заболел из-за чрезвычайно резкой перемены в моей жизни. «Человеческий организм обладает способностью выдерживать такие нагрузки, о которых сам человек не имеет представления, - говорил Алеша. – Но всему бывает предел, вот ты и «сломался». Алеша побежал к военному коменданту, достал у него каких-то медикаментов, и стал меня лечить. Через три дня мне стало полегче, и я стал выздоравливать.
Первую неделю жизни в гостинице, мы варили себе рисовые супы с курочкой, разные молочные каши, много кушали творога, сметаны, сгущенного молока, коровьего масла. Я помню такие дни, когда за сутки я выпивал по 4 литра прекраснейшего молока! Зато, под надзором Алеши, в первую неделю я не прикасался к мясному, к жирному, и, конечно же, не пил ни капли спиртного, хотя в нашем шкафу и было, вероятно, бутылок 10 разнообразнейшего вина. Водные процедуры и физкультура, которую устраивал мне Алеша, восстанавливали мой организм не по дням, а по часам. И наконец, помню, в день 1 мая, мы выпили с Алешей бутылку вина.
С тех пор, как я жил в Германии, прошло много лет. И скажу прямо, то, как я питался тогда в Германии под опекой американцев, мне больше не довелось испытать никогда в жизни. Примерно за полтора месяца, я восстановил в своем организме решительно всё. И нужно пережить все то, что довелось пережить мне, чтобы понять, как важно было для меня встретиться с таким человеком, как врач-хирург Алеша Парцевский. Он спас мне жизнь.
Солдаты США освобождают советских военнопленных из лагеря, апрель 1945 г. Источник: "Флот"
Позднее американский комендант полностью заселил гостиницу нашими советскими военнопленными. Жизнь пошла веселей. В гостинице мы познакомились с Иваном Андреевичем, интереснейшим человеком, бывшим крупным политработником одного из фронтов Советской армии, попавшим в немецкий плен в конце 1944 года. До войны он служил в органах ГПУ, а еще раньше - у самого Дзержинского в ВЧК.
Иван Андреевич был намного старше нас, в партии он состоял с февраля 1917 года, и был, по его словам, активнейшим участником и революции, и Гражданской войны, и коллективизации сельского хозяйства. Иван Андреевич много знал, много видел, и он рассказал нам, как говорится, всю «подноготную» всех пережитых им событий, а главное – он рассказал нам о Сталине и его соратниках такое, что нам, как говорится, и во сне бы не приснилось.
От Ивана Андреевича мы узнали, что Сталин – совсем не революционер, каким были Ленин, Дзержинский, Киров и другие. «Сталин, - говорил нам Иван Андреевич, - в начале нашего века был знаменитым уголовником, он грабил банки и богатые квартиры. Его связь с Лениным началась с того, что Сталин стал давать награбленные деньги для проведения партийной работы. Но если хитер был Ленин, то не дураком был и Сталин, купив себе за деньги некоторую власть».
Иван Андреевич характеризовал Сталина как человека талантливого и исключительно хитрого. В итоге Сталин перехитрил и Ленина, и Троцкого, и Свердлова, и Зиновьева, и Бухарина, и Рыкова, и многих-многих других. «Потом, - говорил нам Иван Андреевич, - Ленин опомнился, но было уже поздно».
Естественно, мы с Алешей не скрывали, что являемся членами партии. Иван Андреевич рекомендовал нам быть осторожными, никому не рассказывать то, что он нам сообщил, но крепко-накрепко помнить: Сталин – это несчастье нашей Родины, он погубил и Ленина, и ленинизм. Иван Андреевич ненавидел Гитлера и гитлеризм, но он уверял нас, что Сталин – еще хуже. И что этот «вождь» так изуродовал все достижения Октябрьской революции, что теперь и идеи Ленина никуда не годятся.
Как-то Иван Андреевич добился у военного коменданта разрешения на поездку в Париж, и мы, получив «Виллис», вместе с чернокожим шофером, съездили на три дня в этот город!
Примерно через месяц после нашего поселения в гостинице, пришел американский комендант и попросил Алешу, как врача-хирурга, временно поработать в их военном госпитале. Конечно, тот согласился. И…больше мне Алешу увидеть не довелось. (К слову сказать, ничего не знаю я и о судьбе военнопленных из той колонны, из которой мне посчастливилось сбежать).
После ухода Алеши, в мой номер переселился Иван Андреевич, и мы продолжали жить вдвоем вплоть до окончания войны. Мы даже успели съездить в город Страсбург.
Домой!
В конце мая в нашу гостиницу снова пришел американский военный комендант и сообщил, что те, кто из нас желает вернуться на Родину, в СССР, должны прийти в комендатуру для выполнения некоторых формальностей. Я очень обрадовался такой новости, не совсем, правда, понимая, почему комендант спрашивает, желаем ли мы возвращения на Родину или нет.
Когда комендант ушел, Иван Андреевич спросил: действительно ли я собираюсь возвращаться домой? «Ну конечно, а как же иначе?» - удивленно спросил я. Иван Андреевич посмотрел мне в глаза и спросил: «Иван Евлампиевич, неужели ты думаешь, что если твой отец – дореволюционный большевик – сидит в сталинской тюрьме, то тебя минует его участь?» Я сказал, что не знаю за собой никакой вины. «Какой ты, оказывается, наивный», - сказал мне Иван Андреевич.
Оказалось, что он возвращаться домой не собирается. «Пойми, - говорил он мне, - пока на нашей Родине владычествует Сталин, этот истинный враг народа, нас с тобой там ждет только тюрьма! Тем более что для него нет пленных, а есть только изменники Родины! Таких, как ты, он обманет, но меня, старого чекиста, на эту удочку не поймать!»
В порядочности и правдивости слов Ивана Андреевича я уже убеждался не один раз, и очень призадумался над его словами. Не придумает ли это сталинское гэпэушное охвостье и мне какой-нибудь вины, разве им трудно будет обвинить меня в том, что я струсил перед немцами в том погребе, когда выдала меня курганская казачка? Разве сложно им будет обвинить меня в нарушении присяги, согласно которой я должен был застрелиться, но в плен к врагу не попадать? Иван Андреевич, с его опытом службы в ВЧК и в ГПУ, прекрасно знает, как со мной поступят в случае возвращения на Родину… Но как же не хочется оставаться на чужбине, как же я хочу домой, в свой Донбасс!
Что же делать?! И я вспомнил слова народной мудрости: «Лучше сделать и жалеть, чем жалеть, не сделавши». Нет уж, решил я, я лучше сделаю. Поеду на Родину, что будет – то и будет, я уже столько раз убеждался, что от судьбы не уйдешь!
Оформив у американского коменданта какую-то анкету, в начале июня 1945 года я отбыл в Мюнхен, где формировались эшелоны для отправки в СССР. А Иван Андреевич - остался.
На железнодорожной станции в Мюнхене всех военнопленных, без разбора на рядовых и командиров, и, не дав нам на дорогу ни куска хлеба, ни глотка воды, не сказав нам ни одного доброго слова, посадили в пустые товарные вагоны, и поезд с курьерской скоростью погнал на восток. Такое отношение снова заставило призадуматься о предупреждениях Ивана Андреевича. Но отступать было поздно. Товарняк мчал нас по территории теперешней ФРГ практически без остановок, словно отправители боялись, что мы можем разбежаться.
Наконец, часа в 2-3 ночи, поезд остановился в степи неподалеку от Дрездена, почти сплошь разрушенного бомбёжками англо-американской авиации. Кто-то бегал вдоль вагонов и кричал: «Вылезайте, дальше поезд не пойдет!» Стали выгружаться. Среди нас были и бывшие военнопленные-командиры, и врачи, и инженеры, и журналисты, и политработники… И всем нам очень и очень не понравилось, что нас выгрузили ночью, в степи, не сказав ни что нам дальше делать, ни куда идти. Так что же дальше?
Порожний состав ушел назад, а сотни людей стояли в темноте возле железнодорожного пути. Где-то вдали еле-еле светлел редкими огнями Дрезден.
Как только чуть развиднелось, я и до сих пор незнакомый мне бывший комбат пошли в деревню, километрах в трех от высадки. К нашему счастью, там дислоцировался наш стрелковый полк, ожидавший приказа об отправке его на Родину. Мы представились командиру полка и попросили его нас принять, так как деваться нам просто было некуда. По всей видимости, о таких, как мы, было какое-то указание, потому что комполка приказал зачислить нас в свою часть и поставить на все виды довольствия. Так я вновь стал военнослужащим.
Никто нами в полку не занимался, никто не командовал, люди бродили, как неприкаянные. Когда полк отправят домой, никто не знал. Я видел, как многие части нашей армии двигались на Родину пешком, а мы продолжали оставаться на месте.
Меня тянуло к железной дороге, и я стал ходить на близкую деревенскую станцию, надеясь встретить кого-то из знакомых. Вероятно, недели две подряд я часами просиживал на станции, наблюдая, как мимо идут и идут поезда.
Эшелон «Мы из Берлина!», на котором советские солдаты возвращаются из Берлина в Москву. Источник: "Библиокомпас"
К слову, я видел, как составами шло в СССР оборудование немецких заводов и фабрик, как наши высокопоставленные военные увозили из Германии награбленное имущество: мебель, машины, приборы, инструменты, материалы, ковры, и т.д., и т.п.
И верно поется в песне: кто ищет – тот всегда найдет. Так случилось и со мной. Спустя пару недель бесцельного просиживания на станции, я встретился со знакомым полковником войск военных сообщений, с товарищем по учебе на механическим факультете Московского института инженеров транспорта. Моей радости не было конца, тем более что бывший сокурсник был со мной очень приветлив.
Полковник служил в Отделе военных сообщений одного из Украинских фронтов. Между нами произошел длинный откровенный разговор. Я рассказал ему о себе всё. Он поделился своим горем: во время эвакуации 1941 года, от немецкой бомбы погибли его жена и дочь. Полковник пообещал сделать для меня всё возможное.
Дня через четыре меня срочно отозвали из стрелкового полка в распоряжение штаба фронта. Я прибыл в Дрезден. В отделе ВОСО фронта меня назначили начальником эшелона репатриированных юношей и девушек, угнанных немцами в Германию с оккупированных территорий, и которые теперь возвращались на Родину. Приказом штаба Фронта, мне предписывалось привезти репатриированных в Киев, а затем самостоятельно следовать в город Куйбышев, в штаб Приволжского военного округа для решения вопроса о моей дальнейшей службе в Советской армии. Дата явки в штаб – 6 сентября 1945 года.
Советские граждане, угнанные на работу в Германию, возвращаются в СССР, июль 1945. Источник: "Ладошки"
Используя весь свой опыт железнодорожника, все свое умение командира войск военных сообщений, я, как говорится, стремглав продвигал свой эшелон на Родину. Эшелон шел тяжело, особенно по территории Польши, так как там еще было много свежих ран войны, но в Киев мы прибыли 5 августа, и таким образом, в моем распоряжении оставался еще целый месяц. Я пулей помчался в Славянск, где 22 июня 1941 года я оставил свою жену и дочь.
В Лозовой, почти возле дома, я встретился со своим хорошим другом по службе в войсках военных сообщений, который был там комендантом станции. Из кабинета товарища я сразу же позвонил на станцию Дубово, на которой до войны проживали родители моей жены.
Из Дубово мне сообщили страшные известия. Мне сказали, что отец моей жены, парторг станции, попал в немецкий плен и был расстрелян в 1941 году. А моя жена, работавшая в Славянском ОРСе, в конце 1944 года была приговорена трибуналом Южно-Донецкой железной дороги к 10-летнему тюремному заключению, якобы, за расхищение социалистической собственности. Мою беспризорную дочь Эмму взяла на воспитание моя старшая сестра Зина, проживавшая в Красном Лимане.
(Окончание следует)
