Уважаемый читатель! Сегодня мы начинаем публикацию фрагментов автобиографичной рукописи нашего земляка Ивана Евлампиевича Трояна (на фото). Историю этой 8-летней работы, и ее появления в редакции нашего издания вы можете прочитать в предыдущих публикациях:
- "Сын комиссара". В Краматорске обнаружена уникальная рукопись
- От редактора: кое-что еще об одной автобиографии
По решению редакции, согласованном с родственниками автора, мы решили опубликовать лишь те, значительные по объему, фрагменты рукописи, которые имеют непосредственное отношение к истории Донецкого края. Исключением станет та часть автобиографии, которая имеет отношение к периоду Великой Отечественной войны, так как она в полной мере будет интересна не только для жителей Донбасского региона, но и для самых широких кругов читателей.
Ивана Евлампиевича Трояна не стало в 1998 году. За свою долгую жизнь, человек успел увидеть и стать участником крушения одного государства, становления на его месте другого, и уже когда в рукописи была поставлена точка – рухнуло и все то, за что боролся его отец, и за что сражался сам автор на фронте Великой Отечественной. Согласитесь, что это – достойно внимания.
Редакция искренне благодарит всех неравнодушных людей, которые приняли посильное участие в процессе набора рукописи. И мы выражаем искреннюю надежду, что после публикации избранных фрагментов, найдутся люди, которые смогут взять на себя расходы по изданию на бумаге полной версии автобиографии Ивана Евлампиевича Трояна. Мы глубоко убеждены, что издание подобного рода литературной работы – это и есть то самое уважение к прошлому, без которого невозможно будущее.
Виталий Выголов, редактор Интернет-издания "ОбщеЖитие Online"
Вместо предисловия
Мысль написать для потомков свою автобиографию родилась у меня только в 70-летнем возрасте. Моя жизнь была длинной, трудной, разнообразной, сложной, интересной, и я решил передать память о своем прошлом детям и внукам, хорошо понимая, что никакое прошлое никогда не станет безразличным для будущего.
По-моему, в каждой семье должен быть кто-то, кто мог бы оставлять для потомков историю своей жизни, чтобы те знали, как жили, трудились, какие переживали невзгоды их отцы, деды, прадеды, и чтобы потомки учились на ошибках прошлого, не повторяя их снова. Как государство состоит из миллионов семейных ячеек, так и его история должна состоять из миллионов автобиографий. Так что и с государственной точки зрения мой труд, надеюсь, не напрасен.
Люди на свете жили и живут разные. Одни живут по принципу «Моя хата с краю, ничего не знаю», а другие вертятся как белка в колесе. Скажу откровенно: лично я «с краю» никогда не жил, я был активным членом общества, а нередко был и в авангарде, поэтому мне есть что рассказать своим потомкам. Аполитичность и безразличие никогда пользы людям не приносили, и я думаю, что такого никогда в моем роду не будет.
Писал я свою биографию, вспоминая далекое прошлое, медленно, более 8 лет, стараясь не упустить важное, а главное – стараясь ничего не преувеличить, ничего не показать в «розовом цвете». Правду по-разному толковать нельзя, она всегда прямолинейна, проста, и всем одинаково понятна.
Я убежден, что о прошлом нужно говорить, потому что в нем – опыт тех, кто жил до нас. Я уверен, что память – это единственный канал, по которому от поколения к поколению передается нравственный опыт человека, народа, человечества. И если исчезнет память – исчезнет и человек, исчезнет человечество.
Вот ради этой памяти я и решил потрудиться, написать свою автобиографию, полагая, что делаю я дело не только полезное, но и необходимое.
Я написал правду, полагая, что сила именно в ней, а не в силе.
Мы из Бахмута
Родился я 30 марта 1907 года в поселочке Ступки, расположенном на окраине старинного уездного города Бахмута (по-теперешнему – город Артемовск), бывшей Екатеринославской губернии (ныне – Донецкая область), в семье железнодорожного паровозного помощника машиниста.
Отец мой, Евлампий Андреевич, 1883 года рождения, происходил из бедной крестьянской семьи деревни Богдановка, а моя мама Наталья Николаевна, 1884 года рождения, происходила из зажиточной крестьянской семьи той же Богдановки, семи километров от Бахмута. Тяжелый крестьянский труд вынудил моего отца, 16-летнего неграмотного паренька, покинуть отчий дом и родную деревню в 1899 году, и уйти в Бахмут искать счастья и доли. Вначале отец был разнорабочим по ремонту железнодорожных путей, а когда научился грамоте, перешел в паровозное депо станции Ступки, на должность паровозного кочегара.
В 1912-м году мой отец стал квалифицированным железнодорожником – паровозным машинистом, господином механиком, как тогда называли таких специалистов. Отец говорил мне, что раньше, в начале ХХ века, в России любили и ценили трудолюбивых людей, и такие всегда «выходили в люди».
Жила наша семья в Ступках в железнодорожном бараке для рабочих, занимая там одну большую комнату. Она служила для семьи и спальней, и кухней, и гостиной.
До революции – рассказывал мне отец – редко кто даже из среды высококвалифицированных железнодорожников, получавших хорошую зарплату, стремился к роскоши. Как правило, простые люди предпочитали жить скромно, таким тогда был культурный уровень людей, такое тогда было время. По словам отца, став «господином механиком» и получая около 100 рублей в месяц, он имел возможность обзавестись и лучшей квартирой, и мебелью, но он к этому не стремился. «Такая тогда была мода», - говорил мне отец. Да, я теперь тоже хорошо понял: мода для людей – великое дело.
Дореволюционный Бахмут. Фото: форум газеты "Поиск"
Хотя наш Бахмут и насчитывал в начале ХХ века около 500 лет своего существования, однако и тогда он был захолустным городишкой. Я хорошо помню только две более-менее благоустроенные улицы Бахмута, имевшие твердое, из булыжника, покрытие, - это улицы Харьковская и Екатеринославская. Но зато в Бахмуте была прекрасная церковь и уездного масштаба тюрьма.
В церкви и вокруг нее в воскресные дни скапливалось великое множество народа. Одни шли в церковь ради любопытства и развлечения, а другие отмаливать свои грехи. Тюрьма же в дореволюционное время как-то не замечалась жителями Бахмута: там и заключенных было не много, да и сама тюрьма не представляла собой чего-нибудь заметного в людском сознании. (Теперь же, к слову сказать, Артемовская тюрьма – это целый комплекс зданий, мастерских, в которых всегда полно заключенных. И хотя теперешний Артемовск и увеличился, вероятно, раз в 5 против Бахмута, однако тюрьма в городе считается очень заметным объектом).
Наш поселок Ступки представлял собой уютненькое, тихое, всё в зелени, местечко со своим центром – железнодорожной станцией Ступки, на которой и располагалось паровозо-вагонное депо, где работал мой отец. Здесь же были складские помещения и еще несколько одно- и двухэтажных домов для квартир рабочих и служащих станции. Вокруг самой станции, рабочие и служащие строили собственные дома. Это были, как правило, украинские хаты-мазанки из хвороста и глины, с некоторой добавкой кирпича. В общем, внешний вид домиков был невзрачным.
Железная дорога, подошедшая тупиком к Бахмуту, именовалась тогда Екатеринославской, с управлением в Екатеринославе (теперешний Днепропетровск).
Дореволюционный Бахмут. Фото сайта "etoretro"
Дореволюционный Бахмут. Фото: форум газеты "Поиск"
Особенностью уездного города Бахмута были огромные воскресные базары, на которые съезжались со своими товарами крестьяне из всех окрестных сел и деревень. Крестьяне везли на базар решительно всё, что производили: и рогатый скот, и лошадей, и свиней, и овец; великое множество молочных продуктов и птицы; овощи, фрукты. За вырученные от продажи деньги крестьяне могли купить себе товар, который производился в городе, на фабриках и заводах, в кустарно-промышленных артелях и т.п.: обувь, одежда, сбруя для скота всякие материалы…
Базары в воскресные дни в Бахмуте были такими огромными, что моя мама, бывало, говорила: продавцов там в три раза больше, чем покупателей. Продавцы предлагали, просили, уговаривали купить у них хоть что-нибудь, они готовы были продать свой товар за любую цену, им нужны были деньги.
Словом, база и кормил, и одевал, и давал возможность содержать крестьянское хозяйство. Роль базара в дореволюционное время трудно переоценить.
Нужно сказать правду, что товар и продукт крестьянского труда (а ведь крестьян тогда было 80-85% населения государства) ценился на Бахмутском базаре очень дешево. Хорошую дойную корову можно было купить за 20-25 рублей (теперь она стоит больше тысячи рублей), а громадный воз арбузов стоил всего-навсего 3 рубля (теперь сплошь и рядом и один арбуз не купишь на 3 рубля).
А вот промышленные товары стоили на базаре очень дорого. Достаточно сказать, что за хороший костюм нужно было отдать крестьянину чуть ли не столько, сколько стоила корова, а за сапоги – как за проданный воз арбузов.
Что же касается таких продуктов, как молоко, мясо, растительные и животные жиры, овощи, фрукты, то их крестьяне продавали буквально за бесценок. Я хорошо помню, как, бывало, заезжая к нам с базара, дядя Яков, родной брат мамы, рассказывал ей, что привез на базар полную повозку всего столько, что еле довезла ту повозку его пара лошадей, а выручил всего-навсего десятку. Вот потому, говорил мне мой отец, и тяжела была жизнь крестьянина в деревне, вот поэтому он еще в 1899 году бежал из деревни в город, где труд рабочего ценился гораздо дороже крестьянского, хотя рабочие и считали, что капиталисты платили им мало.
До революции, шутил, рассказывая, мой отец, нищему люди давали не пятак и не три копейки, - такое подаяние им казалось большим. Они садили нищего за стол, кормили его, да еще и пихали еду в сумку. Вот как дешево ценились продукты. Тогда, говорила мне мама, прокормить человека в месяц стоило не больше 3-5 рублей, а теперь, к слову сказать, чтобы прокормить семью, нужно истратить половину, а то и всю месячную зарплату. Тогда сельхозпродуктами питались не только люди, но сплошь да рядом ими кормили и скот, и птицу.
Сравнивая 70-летнее давнее прошлое, чему я был живым свидетелем, с теперешним настоящим, между которыми теперь разница, как между небом и землей, я часто задумываюсь, что, мол, в человеческой жизни, как и в механике, действует закон противоположности: выиграешь в силе – потеряешь в скорости. Вот и теперешняя моя родина – город Артемовск, - красавец он теперь, никакого сходства с Бахмутом. Там и хорошие дома, и прекрасные скверы, и кинотеатры, там по улицам ездят не повозки, а автобусы, троллейбусы, такси… А вот приезжаю я теперь туда – и чувствую, что воздух там спертый, тяжелый, люди неразговорчивые, замкнутые, угрюмые, в магазинах все дорого, всюду очереди.
Нет, не вижу я в теперешнем красивом Артемовске ни тех общительных простодушных людей, ни былой простоты их нравов, ни того изобилия, которое было когда-то в Бахмуте, ни той свежести воздуха. Люди сидят в своих хорошо обставленных дорогой мебелью квартирах, смотрят на экраны своих телевизоров, и им больше ничего не нужно, ничто их не интересует, ко всему они равнодушны, ни с кем им не хочется говорить, а главное – они бездушны ко всему людскому. Раньше каждый знал на своей улице друг друга по имени, отчеству и фамилии, не проходил мио, не поздоровавшись. Теперь же живут люди в одном подъезде, нередко даже на одном этаже, рядом друг с другом, а не знают ни имени, ни фамилии соседа. До чего огрубел, одичал теперь народ! Вот тебе и культура, любуйтесь ею!
Помню, как, бывало, вечером в субботу или в воскресенье, собирались наши родители со своими соседями, кушали, пели, веселились чуть ли не до утра. Теперь же как кроты попрятались в свои норы, и каждый сам по себе, как говорится, сопит в две дырочки и только думает, как можно побольше, правдами и неправдами, накопить денег, чтобы в случае чего ему выжить, а до своего ближнего нет ему никакого дела.
Я думаю, что людей дореволюционной России организовывала, облагораживала, делал их людьми религия. Ведь в самом деле, учение Библии, Евангелия убеждали людей, что человек человеку – брат и товарищ, религия учила, что главная Божья заповедь гласит: «Не сотвори зла ближнему своему». Религия, бывало, поучал меня отец, сближала человека с человеком, она как бы роднила людей между собою. Люди старались угодить друг другу, а не обидеть, ибо другая заповедь Божья учила людей: «Люби ближнего своего, как самого себя». Вот потому, говорил мне отец, нам и не тесно было жить впятером в однокомнатной квартире барачного типа.
К концу своей жизни я понял, что лгут коммунисты, когда внушают, что, дескать, «религия – это опиум для народа», что, мол, религия, как идеология, делает человека бесчеловечным, бездушным и ко всему безразличным. Ложь это. Я теперь понял, что именно коммунистическая идеология сделала людей такими, ибо теперешние люди, как говорят в народе, не понимают ни Бога, ни чёрта.
Интересно, спрашивал я у своего отца, ты говоришь, что до революции тебе жилось неплохо, и ты зарабатывал немало денег. Зачем же ты вступил в 1913-м году в нелегальную большевицкую партию, которая стремилась свергнуть тогдашнюю власть, зачем ты рисковал своей жизнью и жизнью своей семьи?
- Да… знаешь ли… - замялся отец. - Откровенно говоря, я и сам не знаю, зачем.
Потом, несколько подумав, он добавил:
- Знаешь сказку Пушкина о золотой рыбке? Ну, вот и нам, как той бабке, всё казалось мало. Пушкин прав: человек никогда не довольствуется тем, что имеет, ему всегда хочется иметь еще больше.
Прожив до революции больше 10 лет, я хорошо помню, как наш сосед Записной, работавший на станции стрелочником, получал всего лишь 16-18 рублей в месяц. И тоже жил неплохо. Его трое детей-школьников были одеты и обуты не хуже нас. Дело в том, что тогда государственная политика основывалась на частной собственности, и человек, любящий и умеющий трудиться, всегда мог что-нибудь придумать, чтобы иметь добавку к своей зарплате. Стрелочник Записной имел дойную корову, выкармливал ежегодно, а то и два раза в год, свинью, обеспечивая свою семью мясом, жирами, молочными продуктами, и таким образом и его семья жила не хуже нашей.
При капиталистическом образе жизни так, как стрелочник Записной, жило большинство рабочих и служащих. Теперь, когда в Советском Союзе основой общественного строя является собственность государственная, а частная существует, как говорится, «из-под полы», возможностей дополнительных заработков у трудящихся или очень мало, или нет вовсе; теперь люди живут только на свою зарплату (на которую, кстати, прожить хорошо редко кому удается), или люди прикрадывают, как добавку к зарплате, кто что сумеет и как кому удастся.
«И все же, - спрашивал я отца, зачем ты активно участвовал в революции?» Отец отвечал как-то застенчиво: «Знаешь, ведь в 1917-м году я был человеком молодым, малограмотным, почти совершенно не знающим ни мировой, ни русской истории, но меня влекла жажда к знаниями. Я хотел знать и понимать больше». «Конечно, - делал оговорку отец, - теперь я понимаю, что и Ленин не всегда во всем был прав, однако если бы я тогда мог предположить, что партия Ленина со временем переродиться в партию Сталина, то я бы никогда бы в нее не вступил».
«Пойми, - убеждал меня отец, - я был сыном бедного крестьянина, а таких, как я, тогда было большинство в стране. Мы очень и очень много трудились, чтобы иметь хлеб насущный, каждый из нас чего-то ждал, на что-то надеялся, каждый говорил: «Хоть гірше, але інше». Крестьянин просто изнемогал от несправедливости, он требовал, он жаждал перемен.
- И когда я, - продолжал рассказывать отец, - услышал о партии Ленина, я, не задумываясь, вступил в ее ряды. Я должен предупредить тебя, что до революции в партию Ленина вступали люди порядочные, как и сам Ленин, люди из дворянских семей, из военных, из высококвалифицированных рабочих, служащих… Простых рабочих в партии Ленина до революции было мало. Народные массы видели в ленинской партии людей порядочных, которые без всякой корысти шли в партию за интересы своего народа. Кончено же, я гордился своим членством в ленинской партии!
И стоило Ленину и его соратникам – Троцкому, Рыкову, Бухарину, Зиновьеву, Кирову, Орджоникидзе, Свердлову и другим – бросить кличь: «Вся власть Советам!», «Долой империалистическую войну!», «Землю крестьянам, а фабрики и заводы – рабочим!», как в партию Ленина хлынула лучшая часть русского крестьянства, рабочих и интеллигенции.
- Я тогда думал, - улыбался отец, - что Ленин есть новый Иисус Христос.
Переезд в Шухтаново (Красный Лиман)
Задолго до 1-й Мировой войны, между Харьковом и Бахмутом, через Изюм, началось строительство новой железной дороги, называемой теперь Донецкой . В 1910-м году между Бахмутом и Изюмом построили большую узловую станцию Шухтаново, назвав её в честь главного акционера железной дороги Шухтана. По-теперешнему – это крупная железнодорожная станция Красный Лиман. В Шухтаново построили большое паровозное и вагонное депо и ряд других объектов, и хозяева железной дороги стали набирать рабочую силу.
В октябре 1912 года мой отец, как и многие другие, поступил на работу в новое паровозное депо станции Шухтаново, и вся наша семья, покинув свою родину, переселилась в поселок Лиман, который строился возле станции. Отец устроился на должность паровозного машиниста. В том же 1912-м году родился еще один, шестой член нашей семьи, мой младший брат Василий.
Небольшой поселок железнодорожников Лиман располагался на южной окраине большой старой деревни Лиман, на сыпучем песке. С трех сторон поселок был окружен хорошим сосновым лесом, а в четырех верстах от него протекал древний Северский Донец, один из крупных притоков Дона. На северной окраине нашего поселка располагалось большое, почти круглое озеро, с прекрасной родниковой водой. Мы, детвора, в летнее время с утра до вечера там купались, соревнуясь, кто скорее переплывет это, почти километровое в диаметре, озеро, а зимой здесь же мы катались на коньках. Воздух в нашем поселке и летом, и зимой был почти идеальный, и только кое-когда ветер заносил часть дыма из топок паровозных котлов. Словом, мое детство в Лимане было куда лучше бахмутского, хотя я уже и не считался городским жителем.
Жизнь нашей семьи в Лимане была хорошей, обеспеченной. В центре поселка был большой базар, на котором можно было за небольшие деньги купить решительно всё: от живой коровы или лошади до яиц и бутылки молока. Тогда, собственно говоря, базар только и кормил людей, и всего там было навалом. Отец, как я помню, почти все время находился или на паровозе, или в депо. Тогда, как рассказывал отец, не было восьмичасового рабочего дня, но зато, шутил отец, «мы и спали на паровозе, и на нем же пили водку в большие праздники».
Рабочие и служащие депо станции Шухтаново, 1910 год. Возможно, один из этих людей - отец автора рукописи, Евлампий Андреевич Троян. Фото из архива краеведческого музея г. Красный Лиман
Отец рассказывал, что до революции власти удерживали с него всего одну копейку с каждого заработанного рубля, но не безвозмездно, как делают теперь. В случае перемены места работы, эти копейки трудящемуся возвращались. За 13-летнюю работу на станции Ступки, у отца накопилось от удержания таких копеек более 100 рублей, к ним он добавил еще столько же, и купил в поселке Лиман небольшой дом с приусадебным участком земли на Почтовой улице, номер 22. В этом доме мы и поселились.
Донбасское лето в те годы было жарким и продолжительным, оно совершенно несравнимо с теперешним. От летнего жара, в нашем поселке так сильно накалялся песок, что ходить по нему босиком было невозможно. Детям в Лимане было приволье: лес, озеро, неподалеку Донец, чистейший воздух, тишина…
Железнодорожные рабочие и служащие в нашем Лимане жили по-разному. У одних были хорошие железнодорожные квартиры, у других - красивые удобные собственные дома, у а третьих – просто хибарки. (Сейчас, спустя столько десятилетий, вижу то же самое. Одни люди трудолюбивые, другие ленивые, одни умные, другие – глупые…И дело не в общественном строе, а дело в том, каков сам человек. Плохо и хорошо можно жить и при капитализме, и при социализме, в этом я очень хорошо убедился, прожив свой некороткий век. Разговоры о каком-то возможном равенстве людей я считаю просто приманкой, а проще – обманом. Никакого равенства людей никогда на свете не было и не будет).
Наш домик стоял на углу улицы, недалеко от почты, а на другом углу по улице Подлесной, совсем близко от нас, стоял большой добротный дом жандармского ротмистра Олефиренко, нашего, так сказать, Лиманского блюстителя порядка и законности. Хорошо помню, что у Олефиренко помощником был жандарм Ковтун. Больше никого из представителей власти в нашем железнодорожном поселке не было, хотя на станции Шухтаново и работало тогда множество строительных рабочих. Случаев убийств, ограблений или хулиганства я в те годы не припомню. Спокойствие, тишину и порядок в поселке и на строительных площадках поддерживали именно два блюстителя: их люди и боялись, и уважали как людей, совершенно необходимых. Большой важной силой был тогда жандарм!
(Когда я бываю в Красном Лимане теперь, через 60-70 лет, то, конечно же, я не узнаю его теперь: большой красивый город, крупный железнодорожный узел. Людей в Красном Лимане, против поселка Лиман, увеличилось в десятки, сотни раз, но меня удивляет, что блюстителей законности и порядка теперь здесь куда больше! Теперь в Красном Лимане и милиция, и органы госбезопасности, и дружинники, и т.д., и т.п. За кем наблюдают, кого они боятся, все эти люди? Не могу я понять этого… Неужели теперь здесь такое огромное количество воров, хулиганов и прочей нечисти?!)
Когда наша семья в конце 1912 года переехала в Шухтаново, там уже была построена церковь, и, как одно с ней целое, церковно-приходская школа, немаленьких по тем временам размеров. До революции церковь и школа сосуществовали как одно целое, даже двери были в школе, ведущие прямо в церковь. Идеологическое воспитание раньше, как и теперь, считалось главнейшей обязанностью власть имущих. И тогда, как и теперь, с детства людей заставляли почитать, уважать и любить власть. Разница состоит лишь в том, что желаемое власть выражала разными словами. До революции нам, детям, говорили «Боже царя храни». Во время второй мировой войны советский солдат шел в бой под лозунгом «За Сталина!» А теперь всюду и везде говорят «Слава КПСС!» А суть-то – в одном и том же…
Прожив в Лимане, наверное, с годик, мы почувствовали «запах пороха». Приближалась Первая мировая война, и люди замечали, как всё ускорялось строительство Шухтановского железнодорожного узла. Неподалеку от вокзала построили хороший клуб для железнодорожников, который, как потом выяснилось, строился не для развлечений молодежи, а как будущий военный госпиталь для раненых солдат русской армии.
В 1913-м году наша Шухтановская церковно-приходская школа начала свой первый учебный год. Заведовал школой Елисей Федорович Глущенко, а его помощником по учебной части был учитель Скоков Николай Яковлевич. Эти два учителя, как рассказывал мне отец, и организовали на станции Шухтаново первый социал-демократический кружок, первую ячейку РСДРП или, точнее, ячейку ленинской большевистской партии, в которую в 1913 году они и завербовали моего отца. С того времени и мой отец стал большевиком.
В кружке сначала было 7 человек: Скоков, Глущенко, начальник станции Шухтаново, вагонный мастер Свириденко, паровозный мастер Далич, и два паровозных машиниста – Семкин и мой отец. После революции машинист Семкин стал комиссаром Северо-Донецкой железной дороги, а мой отец – первым районным комиссаром Лиманского района; Е.Ф. Глущенко находился на партийной работе в ЦК партии Украины, Скокова убили в первые же дни революции, а о судьбе остальных отец ничего не знал.
Дореволюционная большевистская партия, в основном, состояла из людей порядочных, - говорил мне отец, - авторитетных, которые действительно могли стать во главе народных масс. Люди знали, пояснял мне отец, что если на митинге или на собрании выступал большевик, то они прислушивались к его речи, а главное – верили ему.
Потом, после революции, когда партия Ленина взяла власть в свои руки, туда стали пробираться всякие карьеристы, жулики, проходимцы, и они всюду стали вить свои гнезда. «И вот, сразу после революции, - доказывал мне отец, - Ленинская партия начала растворяться от множества нечистоплотных элементов, которые, в полном смысле слова, разлагали партию». «Ленин, - пояснял мне отец, - быстро понял, что его партия может превратиться в новый класс, и сразу же, еще в 1921 году, провел первую чистку партии, выгнав из нее четвертую ее часть. После смерти В.И.Ленина в 1924 году, когда власть в партии схватил в свои руки И. Сталин, чистки партии были прекращены, и теперь сталинская, бывшая ленинская, партия так разрослась, так загнила, что вернуть ее к прежнему состоянию может только новая революция».
1 сентября 1914 года, когда мне исполнилось почти семь лет с половиной лет, я пошел учиться в 1-й класс Шухтановской церковно-приходской школы. В тот же день началась 1-я Мировая война. Её пожар охватывал все новые государства, но в Лимане мы его особенно не ощущали, правда, если не считать того, что по нашим улицам перестали ходить немцы из фирмы «Зингер и Ко», которые предлагали людям в кредит и за наличные деньги свои знаменитый швейные машины. Исчезли и китайцы с огромными тюками мануфактуры на плечах, которые заходили в каждый дом, предлагая по дешевке и тоже в кредит какую угодно мануфактуру.
В 1915 году в нашем рабочем клубе организовали госпиталь для солдат русской армии, и только тогда мы по-настоящему почувствовали, что идет Мировая война, когда увидели в госпитале солдат без рук и ног, или шкандыбающих на костылях.
Занятия в школе проходили почти как обычно: нас одинаково учили и грамоте, и закону Божьему, - тогдашнему главному предмету в школе. Скажу откровенно, не пылали мы, учащиеся, особой охотой учить закон Божий, и изучали мы его, по-моему, с меньшим старанием, чем, скажем, арифметику.
Предмет «закон Божий» в школе преподавал священник нашей же церкви, и изучению этого предмета придавалось значение особое. И руководители школы, и учителя следили за тем, чтобы ученики изучали закон Божий, а добросовестность его изучения расценивалась как уважение к церкви, уважение к царю и отечеству.
Революция
Церковно-приходскую школу я закончил незадолго до Октябрьской революции 1917 года. Такой учебой у людей, как правило, тогда и заканчивалось образование. Научился человек читать и писать, ну, и говорили – хватит. Мне же повезло, весной 1917 года всем нам, ученикам, заканчивающим школу, объявили, что церковно-приходская школа переименовывается в высшее начальное училище с пятилетним сроком обучения, и я автоматически перешел в 4-й класс В.Н.У.
Но не суждено мне было нормально учиться, так как после революции начались волнения, боролась одна партия против другой. Одна партия хотела, чтобы Украина не вступала в союз с большевиками и существовала как самостоятельное государство, а большевики, наоборот, хотели, чтобы Украина воссоединилась с Россией, и была ее республикой. Кроме того, в результате революции фронт русской армии ослабел, и немецкие войска свободно заняли всю Украину. Появились и так называемые гайдамаки – то махновцы, то войска белых армий, и т.д., и т.п.
Отец наш прекратил работать паровозным машинистом и полностью перешел на партийную работу на стороне большевиков. Так как власти тогда часто менялись, наш отец очень часто уходил в подполье, и мы с мамой покидали Лиман и прятались. Какая уж там учеба…
После революции на Украине многое изменилось. Наша школа отделилась от церкви, предмет «закон Божий» отменили, так как новая советская власть не признавала религии. Вместо закона Божьего для мальчиков ввели военное дело и физкультуру, а для девочек – рукоделие. После революции учиться в школе стало трудно, так как не хватало ни учителей, ни учебников, ни топлива для школы в зимнее время. Сразу же после революции люди почувствовали недостаток продуктов, и сразу же началось полуголодное существование. Я хорошо помню, как наш новый директор школы, некогда важный интеллигентный старичок, сменивший на том посту Е.Ф.Глущенко, частенько по вечерам на маленьком костре возле школы варил себе суп в солдатском котелке. Удивлялись, бывало, мы, ученики, такому зрелищу.
Хорошо помню, как мы услыхали, что в Петрограде большевики под руководством В. Ленина разогнали царское правительство и объявили Советскую власть под руководством ленинского друга - большевика Якова Свердлова. Тогда высший орган власти назывался Центральным исполнительным комитетом – ЦИКом. Сам В.Ленин стал председателем Совета народных комиссаров – так тогда называлось правительство.
На здании нашей школы, на вокзале и еще на многих зданиях, всюду висели лозунги «Вся власть Советам!», «Землю крестьянам, а фабрики и заводы – рабочим!», «Да здравствует свобода слова, печати и собраний!», «Да здравствуют вожди революции Ленин, Троцкий и Зиновьев!» К слову сказать, В.Ленин с первых дней революции возглавлял правительство, Лев Троцкий стал нарокомомвоенмором, а Зиновьев занимал тогда пост председателя Коммунистического Интернационала.
(Чтобы не упустить важного, точнее – наиважнейшего, хочу отметить, что сейчас, через 65 лет, когда я пишу эти строки, в жизни, на практике, нет и в помине того, о чем говорили и что провозглашали первые лозунги большевиков. Кроме того, после смерти В.И.Ленин, его первые главные помощники Л.Троцкий и Г.Зиновьев были объявлены врагами народа и уничтожены физически. Лев Троцкий, правда, успел написать за границей, в бытность своего изгнания из СССР, книгу под названием «Революция, которую предали», но для Советского Союза эта книга – глубокая тайна. Такова история).
В 1918-м, когда Украину захватили немецкие кайзеровские войска, наш отец ушел в глубокое подполье, а мы с мамой, покинув Лиман, прятались то на маминой родине в деревне Богдановка у дедушки и бабушки, то в других деревнях. В октябре 1918 года, когда немецкие войска покинули Украину, а наш отец вновь возвратился в Лиман на свой комиссарский пост, наша мама сильно заболела. Её попытались спасти, отвезли в Харьков, но это не помогло, она умерла. Мы похоронили ее в Харькове.
Так мой отец, как он мне рассказывал, потерей своей жены, нашей матери, впервые расплатился за революцию. Отец часто рассказывал мне о моей родненькой мамочке, своей любимой жене, и очень переживал за то, что именно он был виновником ее трагической судьбы.
После смерти мамы, мы, четверо сирот, стали жить в Лимане самостоятельно, под руководством нашей старшей 14-летней сестры. Старшая сестра Зина заменила нам маму, а отец наш, будучи главою революционного комитета, полностью отдал себя делу революции и редко когда посещал наш дом.
(Продолжение следует)
